Коммунисты

После возвращения в Женеву Ульяновы поселяются на улице Каруж, где живет целая большевистская колония — Воровские, Луначарский, Красиков, Ольминский, здесь же помещается и столовая, устроенная Лепешинскими для русских эмигрантов. Теперь, когда дела налаживаются, когда в России все большее число комитетов переходит на сторону Ленина, в колонии царит подъем. На каждую выходку меньшевиков отвечают веселой карикатурой, на которые был большой мастер Лепешинский, их создается целая серия: «Как мыши кота хоронили», «Жизнь преподобного Георгия-непобедоносца» и другие.

По-прежнему идут на родину письма Крупской, они подбадривают, связывают, информируют, требуют. Они пересекают границы, проходят сквозь тюремные стены. В январе 1905 года М. Эссен, находясь в тюрьме, получила большую коробку шоколадных конфет. Каждая конфетка была завернута в серебряную фольгу. Откусив кусочек конфеты, Мария почувствовала что-то твердое, это оказался свернутый в трубочку кусок письма, на обратной стороне его стоял № 5. Одну за другой пришлось отправлять в рот конфеты. Письмо состояло из 12 частей. Наконец-то его можно прочесть: «Милая, дорогая, давно собирались написать тебе, да все не удавалось как-то. И сейчас не знаю, с чего начать. ЦК спредательствовал хуже Плеханова, об этом ты уже знаешь. Сейчас они целиком перешли на сторону меньшинства, даже агентов назначают из меньшинства и помогают этому последнему вести дезорганизаторскую работу. В наших руках переписка Глебова с коллегией. Ну и скотина же! Тут уж не самообман, а прямое надувательство пошло. ЦО срамится все более и более. Чего только не пишут теперь Плеханов, Засулич и Старовер. Все стараются доказать, что старая «Искра» была плоха, потому что там властвовал самодержец Ленин. Особенно Плеханов распинается. Недавно ЦО выпустил листок «К членам партии» о земской кампании, где предлагал не устрашать земцев, и таким путем сели здорово в лужу. Но так как Ленин выпустил брошюру против листка «Искры», то Плеханов защищает листок и точку зрения Старовера, этот последний повторяет все те пошлости, которые раньше говорились Рязановым и К° о воздействии на предводителей дворянства и т. п. Вообще, теперь новая «Искра» старательно подвергает критике старую «Искру», всячески топчет ее в грязь… Скверно пока насчет презренного металла, но это дело наживное… Атмосфера заграничная в этом году лучше, чем в прошлом, много славной молодежи понаехало, правда, публика молодая, ей еще учиться надо… Зато народ честный, убежденный. Как-нибудь справимся. Крепко целую тебя и обнимаю крепко, крепко.

В чем тебя обвиняют? Какие улики? Почему тебя взяли?

Письмо это дойдет до тебя, верно, не раньше, как к Новому году. С Новым годом! С новым органом «Вперед».

P. S. Письмо это написано с неделю назад. Теперь настроение другое — так и кипит кругом работа, лезем напролом. Письмо Старика лучше всего передает это настроение».

В той же коробке в конфетах оказалось и письмо Владимира Ильича, по настроению близкое к приписке в письме Надежды Константиновны. Она умела кратко и точно охарактеризовать обстановку, передать перипетии внутрипартийной борьбы и вместе с тем мобилизовать все душевные силы на победу.

В тяжелой и острой борьбе, когда приходится терять друзей, когда будущее неясно, когда дни заполнены трудом, часто незаметным, но требующим всех сил, живет в душе этой удивительной женщины негасимая уверенность в правильности выбранного пути. 4 марта 1905 года, узнав о смерти Саши Григорьевой, она пишет Ольге Константиновне Витмер, с которой когда-то дружила: «Очень уж любила я в былые времена Сашу, и такие привязанности никогда не проходят… Проклятая жизнь, в которой так нелепо, зря гибнут люди, и помочь нельзя… Конечно, если бы начать устраивать свою жизнь сначала, я бы опять устроила так, как она есть, другой жизни я не хотела бы, ничего мне не жаль, ничего бы я не хотела изменить (в общем и целом), я люблю и свое прошлое и свое настоящее…»

Шел январь нового, 1905 года…

В России назревали революционные события.

Утром 10 января 1905 года, когда Надежда Константиновна и Владимир Ильич направлялись своим обычным маршрутом в библиотеку, они заметили быстро шедших им навстречу Луначарских. Еще издали Анатолий Васильевич прокричал: «Царь расстрелял демонстрацию! Ужасно, много убитых!»

«Мы пошли туда, — вспоминала Надежда Константиновна, — куда инстинктивно потянулись все большевики, до которых долетела весть о питерских событиях, — в эмигрантскую столовку Лепешинских. Хотелось быть вместе. Собравшиеся почти не говорили между собой, слишком все были взволнованы. Запели «Вы жертвою пали…», лица были сосредоточенны. Всех охватило сознание, что революция уже началась, что порваны путы веры в царя, что теперь совсем уже близко то время, когда «падет произвол, и восстанет народ, великий, могучий, свободный…».