Особенно это очевидно на примере судьбы самого известного из репрессированных коминтерновцев – Осипа Пятницкого. Четырнадцать лет Пятницкий осуществлял техническое руководство Коминтерном, из них шесть лет входил в его высшее политическое руководство. Этот человек фактически создал всю, если так можно выразиться, «невидимую часть» коминтерновского айсберга: Орготдел, Отдел международных связей, Отдел кадров, радиоцентры, Бюджетную комиссию, военный и пропагандистский аппарат. Он лично вел всю совместную работу аппарата Коминтерна по взаимодействию с советскими спецслужбами. Будучи человеком феноменальной работоспособности, он, как и некоторые (отнюдь не все!) представители его поколения, отличался крайней честностью и щепетильностью, был настоящим «бессребреником» в быту, фанатиком коммунистической идеи. Трудно было найти более подходящего человека на эту должность. И, наконец, нельзя не учитывать тот факт, что, родившись в Литве и проведя долгие годы в европейской эмиграции, он хорошо знал Запад, условия тамошней жизни.
Почему же после VII конгресса Пятницкого устранили из Коминтерна? Думается, тому было несколько причин. Во-первых, с конца 20-х годов стоявшие у руля Коминтерна Пятницкий и Мануильский вели между собой непрекращающуюся борьбу. Она, по сути своей, не была политической дискуссией. Разногласия, скорее, объяснялись разницей темпераментов, мировоззрений, представлений о порядочности и т.д. Однако, как известно, «два медведя в одной берлоге не живут». В лучших традициях советской бюрократии, практически весь аппарат Коминтерна разделился на две части: одни за Мануильского, другие за Пятницкого. Это, конечно, вредило общему делу.
В период «хрущевской оттепели» отечественные «коминтерноведы» стали объяснять эту борьбу тем, что Осип Пятницкий был якобы сторонником сектантских взглядов, а Дмитрий Мануильский уже тогда, в конце 20-х годов, выступал проводником политики Народного фронта. В это верится с трудом. Никто из ветеранов Коминтерна не подтвердил позднее этого обвинения. То, что оно фигурирует в протоколах допросов самого Пятницкого и его товарищей, возможно свидетельствует, что консультантом «коминтерновского дела» НКВД выступал, вероятно, все тот же Мануильский. Не тот человек был Осип Пятницкий, чтобы хоть на йоту отступить от указаний ЦК своей партии, партии, заменившей ему отца и мать и воинского начальника.
Думается, опытному интригану Мануильскому просто удалось натравить на Пятницкого приехавшего в СССР после Лейпцигского процесса и пользовавшегося огромной популярностью Георгия Димитрова. Причем натравить отнюдь не сразу, а практически накануне, если не в ходе самого VII конгресса Коминтерна 1935 года.
Кроме того, у Сталина могли быть и другие резоны.
Во-первых, Пятницкий и его ближайшие помощники А.Абрамов-Миров, Г.Смолянский, Б.Кун были «спецами» по Германии. Но к середине 30-х годов стало вполне очевидно, что надежды на «Германский Октябрь» оказались иллюзией, что на ближайшее время германский рабочий класс утратил свою авангардную роль в мировом коммунистическом движении и что традиционная функция Германии как противовеса Англии и «относительного» союзника СССР, с приходом Гитлера к власти была утрачена. В этой ситуации на первое место вышло романское направление, спецом по которому являлся как раз Мануильский.
Во-вторых, как мы уже выше указывали, на VII конгрессе произошла смена стратегического курса Коминтерна, что, в свою очередь, привело к «косметическому» реформированию его аппарата. Для того чтобы продемонстрировать мировой социал-демократии свою добрую волю, необходимо было кого-то принести в жертву, найти, образно говоря, «козла отпущения» за «ошибки» предыдущей жесткой политики. Естественно, Пятницкий и его команда как нельзя лучше подходили на эту роль. Впрочем, авторитет Осипа Пятницкого в ВКП(б) и в мировом коммунистическом движении был настолько велик, что открыто это сделать даже Сталин не посмел. Но, как говорится, «круги по воде» пошли.
Удаление Пятницкого и его правой руки Абрамова-Мирова из Коминтерна в 1935 году их обоих явно не обрадовало. Так что вполне возможно, что какие-то оппозиционные разговоры со своими сторонниками, оставшимися в Коминтерне, они все же вели. Насколько все это далеко зашло – неизвестно. Архивы ФСБ до сих пор наглухо закрыты и истинную правду о репрессиях 1937-1938 годов мы, вероятно, уже никогда не узнаем.
Таким образом, как мы видим, политика VII конгресса имела совсем не те цели и носила совсем не тот характер, как это пытаются представить нынешние «коминтерноведы».