Коммутатор (СИ)

Изучил оставшиеся два подъезда. В первую очередь меня интересовала вода. Её я вычерпывал из бачков унитазов, сливал из труб отопления — набралось довольно много. Прежде чем вскрыть ломиком очередную дверь, я минуту проводил, прижавшись к ней ухом. Искал признаки того, что я здесь не один. Даже не знаю, я надеялся услышать кого-то или, напротив, боялся, но не встретил в итоге даже кошки. Однажды наткнулся на чудом уцелевший аквариум. Наполняя третью бутылку, сообразил, что в нём нет ни единой рыбки. Даже чёртовы рыбки, понимаете? А я… Я здесь. Знать бы, за что.

Шли одинаковые дни, я делал зарубки на дверце платяного шкафа. Отмерял их по часам, ведь солнце даже и не думало покидать точку прямо над головой, висело там, как приклеенное. Много читал, готовил на горелке, редко покидал подъезд: всё более-менее ценное я давно уже перетащил сюда, превратив соседскую квартиру в склад.

Вид жёлтой пустоши быстро стал мне отвратителен, жара отупляла, постоянно хотелось пить. В ежедневном и бессмысленном дозоре я ковылял от одного края крыши к другому, питаемый последними крохами надежды. Часами глядел вдаль, вцепившись в ручку истрёпанного зонтика, пока не начинали слезиться глаза. Но пейзаж никогда не менялся.

Шли. Одинаковые. Дни. Я много спал, ещё чаще лежал в странном оцепенении. Загнанным зверем шатался из комнаты в комнату, задавая себе одни и те же вопросы, не находя ответов. «Что случилось?», к примеру. И ещё: «почему именно я?». Ха, спроси чего полегче, дружище.

Иногда я слышал что-то. Частенько сквозь сон мне казалось, будто кто-то бродит в руинах так и не исследованного мною третьего подъезда, хлопает там дверьми. Выходя наружу, я находил в песке цепочки чужих следов рядом с моими. Иногда на уцелевших стёклах других квартир появлялись нарисованные будто бы пальцем непонятные знаки, а ещё каждый пятнадцатый час кто-то стучал по трубам: далеко, возможно, где-то в подвале. Из вентиляции, мнилось мне, порой доносился смех… Но я не ходил проверять. Я не ходил. Мне больше не было интересно. Часто снилась мама.

Дни звенящей тишины, до краёв исполненные яркого света, натурально сводили меня с ума. Отчаяние. Депривация. Солнце, забывшее, как садиться, да песок, что наметает повсюду, от которого нельзя избавиться. Я забыл, каково это — когда песок не скрипит на зубах. Как выглядят сумерки и ночное небо.

Но хуже всего было одиночество. Лица знакомцев из прошлой, нормальной жизни таяли в памяти, сколько ни бил я себя по голове и ни дёргал за волосы. Мир стирался, а вместе с ним и я. Временами я высовывался из окна и страшно кричал в окружающую пустоту, чтобы хоть чем-то её заполнить.

В какой-то момент я бросил заводить часы, ведь теперь время шло назад, а не вперёд, и измерялось иначе — в литрах. Время выражалось для меня отныне в уменьшающемся числе полных бутылок на складе. Когда воды осталось всего на пару дней, я собрал в дорогу рюкзак и решил перед уходом за горизонт, куда глядят глаза, прибраться в квартире деда, привести дела в порядок, насколько это возможно. Не хотел оставлять всё… вот так.

Выбросил в окна накопившийся мусор, постарался расставить мебель и кое-как подмести пол. Нашёл на антресолях альбом старых фотографий и долго впитывал людские лица: какие-то друзья деда в лабораторных халатах, дальняя родня, маленький я в пелёнках… Некогда у меня была и другая жизнь. Запретил себе плакать, чтобы не терять ценную влагу. Раскладывая вещи по местам, я вернул болтавшуюся телефонную трубку обратно на рычаг. Секунду спустя ярко-красный, так и не покрывшийся здесь пылью телефон пронзительно зазвонил.

3. Подключение

Телефон звенел: раз, другой, третий. Я множество раз проверял, работают ли телефоны… но в других квартирах. Пальцы легли на красный пластик.

— Алло, — прохрипел я.

— Пожалуйста, оставайтесь на линии. Ваш звонок очень важен для нас.

— Что?

— Пожалуйста, оставайтесь на линии.

Я вспомнил этот механический женский голос. Слышал его перед тем, как всё это случилось.

— …аш звонок очень важен для нас. Пожалуйста, остава-а-а, — в трубке загудело и резко щёлкнуло. — Виктор! Виктор, вы меня слышите?

— Слышу, — тихо ответил я. Имя собеседника медленно всплыло из глубин памяти. Оно было в записной книжке. — Вы Кессель?

— Слава богу. Валентин Евгеньевич Кессель, проректор научно-клинического института геронтологии. А вы, значит, сохранны, это отлично, просто отлично. Мы уж боялись… Так долго не было связи. Послушайте, Виктор — простите, не знаю, как по батюшке…

— Степанович.

— Виктор Степанович, у нас очень мало времени. Мы должны вас вытащить, вы понимаете?

— ДА!! Да, то есть, да, простите. Мне нужна помощь!

— Разумеется. Вы видели пески? — вместо ответа я неожиданно для себя нервно рассмеялся. — Понимаю вас, реакция совершенно естественная. Неподалёку от вас есть какая-нибудь возвышенность? Найдите и тщательно осмотритесь, вы должны увидеть линию. Идите вдоль неё!

— Линию? Какую линию?