Комната бабочек

– Что? Уехать от вас и от всех моих здешних друзей?! Никогда!

– Поузи, пожалуйста, успокойся и выслушай меня. Я понимаю, что тебе не хочется расставаться с нами, но стало очевидно, что тебе необходимо гораздо более серьезное образование, а в деревенской школе тебе его дать не смогут. Мисс Бреннан сама приходила ко мне и сказала то же самое. Она дает тебе гораздо более сложные задания, чем остальным ученикам в классе, и призналась, что ты уже близка к тому, чтобы превзойти ее собственный уровень знаний. Поэтому она полагает, что тебе следует поступить в школу, где дается такое образование, какого заслуживают твои академические способности.

– Но ведь… – Помимо воли, я сердито надула губы. – Мне так хорошо в этой школе и здесь, с вами, бабуля. Мне совсем не хочется уезжать, совсем не хочется.

– Я понимаю тебя, деточка, но на самом деле, если бы твой папа был жив, я уверена, что он посоветовал бы то же самое.

– Вы уверены?

Прошло уже пять лет, а мне по-прежнему было очень больно говорить о нем.

– Да, всего через несколько лет тебе придется серьезно подумать о выборе профессии, подобно многим современным женщинам.

– Об этом я еще не думала, – призналась я.

– Естественно, с чего бы? Об этом ведь для начала должна подумать я сама… и твоя мать, разумеется; мы должны позаботиться о твоем будущем. И, боже мой, Поузи, если бы я родилась в такие времена, когда женщинам предоставили право на серьезное образование, то, вероятно, ухватилась бы за шанс поступить в университет. Знаешь ли ты, что до знакомства с твоим дедушкой я была убежденной суфражисткой? Полноправным членом ЖСПС и пламенной сторонницей уважаемой миссис Панкхерст?[22] Я приковывала себя к перилам, борясь за право голоса для женщин на выборах.

– Господи, бабуля! Неужели ты сидела прикованная?

– Да, и совершенно добровольно! Но потом, естественно, я влюбилась, обручилась, и все эти выходки пришлось прекратить. Но, по крайней мере, я осознавала, что сделала посильный вклад, а нынче времена изменились, в немалой степени благодаря тому, что делали миссис Панкхёрст и мои другие храбрые подруги.

Я по-новому взглянула на бабушку, внезапно осознав, что она тоже была когда-то молодой.

– Итак, Поузи, я присмотрела для тебя школу в Девоне, не так уж далеко отсюда. Она имеет отличную репутацию, особенно по части естественных наук, и многих ее выпускников принимают в университет. Я уже переговорила с директрисой, и она очень хочет познакомиться с тобой. Полагаю, на следующей неделе нам стоит съездить туда и самим все посмотреть.

– А если мне там не понравится?

– Давайте подождем с выводами, юная леди. Ты же знаешь, что я не одобряю предвзятого негативного отношения. И кстати, наверху в твоей комнате тебя ждет письмо от матери.

– Ура. Она еще в Италии?

– Да. В Италии.

– Но я думала, что она собиралась туда только на отдых, что же, она отдыхает там уже целый год? Довольно долгий отдых, на мой взгляд, – проворчала я.

– Довольно уже, юная леди, дерзить. Ступай наверх и, пожалуйста, приведи себя в порядок. Ужин будет готов через десять минут.

* * *

Я поднялась в свою комнату, уже не временную, какой я воспринимала ее, приехав сюда на рождественские каникулы, а наполненную всеми моими личными вещами, что накопились за пять лет жизни в доме бабули. В общем, теперь комната стала моей, и я вполне приспособилась к здешней жизни; после двух долгих лет ежедневного ожидания того, что маман приедет за мной, мы в итоге осознали, что она уже не намерена забирать меня. По крайней мере, в ближайшем обозримом будущем. После смерти папы она вернулась в Париж – война закончилась, и многие ее друзья вернулись туда, так она сообщила в одной из тех редких почтовых открыток, что присылала мне. В то время как я писала ей первые два года каждую неделю, по воскресеньям, перед вечерним чаем. И неизменно задавала два вопроса: когда она приедет, чтобы забрать меня, и когда будет проведена папина поминальная служба? Отвечала она тоже неизменно; «Скоро, chérie, скоро. Постарайся понять, что я не могу пока вернуться в Адмирал-хаус. Каждая комната там полна тяжких воспоминаний о твоем папе…»

В общем, в конце концов я смирилась с жизнью здесь, в этом крошечном сообществе, физически и умственно отрезанном от остального мира. Даже драгоценное радио, которое бабуля раньше добросовестно слушала каждый день ради новостей с войны, очевидно, сломалось сразу после папиной смерти. Оно чудесным образом сумело воскреснуть на часок, когда передавали сообщение о победе в Европе, тогда мы обнимались с бабушкой и Дейзи и все втроем сплясали легкую джигу в гостиной. Помню, я еще спросила, что же нам праздновать, если к нам не вернется наш самый любимый человек…

– Мы должны, Поузи, найти в наших сердцах сочувствие и порадоваться, несмотря на то что наши любимые больше не с нами, – сказала бабушка.

Может, я была плохим человеком, но, когда вся деревня собралась в церковной трапезной, чтобы отметить день победы, я не смогла почувствовать в своем сердце хоть что-то, кроме ледяной глыбы пустоты.