Комната Джованни. Если Бийл-стрит могла бы заговорить

– Пойми, эти люди иначе себя ведут – не так, как мы. Более импульсивно. Тут ничего не поделаешь. Я так вести себя не могу.

– Да, – задумчиво проговорила Гелла. – Я это заметила.

– Что именно?

– Здешние парни как будто не показывают привязанности друг к другу. Поначалу это шокирует, а потом понимаешь, что на самом деле это застенчивая нежность.

– Так оно и есть, – согласился я.

– Короче говоря, нам следует пригласить Джованни на днях пообедать с нами, – предложила Гелла. – Что ни говори, он тебя спас.

– Хорошая мысль. Не знаю, чем он сейчас занимается, но, уверен, выкроит для нас вечерок, – сказал я.

– Он много времени проводит с Жаком?

– Не думаю. Скорее всего, вчера они встретились случайно. – Я помолчал, а потом заговорил, осторожно подбирая слова: – Мне кажется, таким парням, как Джованни, приходится нелегко. Париж – земля далеко не благословенная, шансов преуспеть тут немного. Джованни беден, я хочу сказать, он из бедной семьи, и рассчитывать на многое ему не приходится. Конкуренция здесь огромная. А если и найдешь место, много не заработаешь и будущее себе не обеспечишь. Поэтому многие из них болтаются без дела и становятся жиголо, гангстерами и еще бог знает кем.

– Холодно здесь, в Старом Свете, – сказала Гелла.

– В Новом – тоже не жарче, – возразил я. – А здесь уж осень близко.

– Зато нас согревает любовь, – засмеялась она.

– Мы не первые люди, которые, лежа в постели, так думают. – И некоторое время мы молча лежали, обняв друг друга. – Гелла! – произнес я наконец.

– Что?

– Давай, когда получим деньги, уедем отсюда.

– Уедем из Парижа? А куда?

– Все равно куда. Просто уедем. Меня воротит от Парижа. Хочется ненадолго сменить обстановку. Поедем на юг. Погреемся там на солнышке.

– Значит, мы поженимся на юге?

– Гелла, – сказал я, – поверь мне. Я ничего не могу решать, ничего не могу делать, пока мы не уберемся из этого города. Я даже соображаю здесь плохо. И жениться здесь не хочу – не могу даже думать об этом, пока мы здесь. Давай скорей уедем.

– Я не знала, что у тебя это так серьезно, – удивилась Гелла.

– Я жил в комнате Джованни несколько месяцев. Больше я этого не выдержу. Мне надо отсюда уехать. Ну пожалуйста.

– Я только не понимаю, как его комната связана с бегством из Парижа. – Гелла издала нервный смешок и слегка отодвинулась.

Я вздохнул.

– Гелла, поверь, у меня нет сил пускаться в долгие объяснения. Но если я останусь в Париже, то буду постоянно сталкиваться с Джованни, и тогда… – я замолчал.

– Почему это тебя так волнует?

– Ну я ничем не могу ему помочь, а он видит во мне богатого американца. Это трудно вынести, Гелла. – Я замолчал, сел на кровати и смотрел в темноту за окном. Гелла внимательно наблюдала за мной. – Как я говорил, он славный малый, но слишком надоедливый, и еще вбил себе в голову, что я чуть ли не сам Господь Бог. А его комната – такая вонючая и грязная. К тому же скоро зима, начнутся холода… – Я повернулся к Гелле и обнял ее. – Послушай, давай уедем. Потом я много чего тебе расскажу, но только… только когда нас здесь не будет.

Последовало долгое молчание.

– Ты хочешь уехать прямо сейчас? – поинтересовалась Гелла.

– Да. Как только придут деньги. Снимем где-нибудь дом.

– Ты уверен, что не хочешь вернуться в Штаты? – спросила она.

Я даже застонал.

– Да. Пока не хочу. Я говорю не о том.

Гелла поцеловала меня.

– Мне все равно, куда ехать, – сказала она. – Главное, что мы вместе. – И легко оттолкнула меня. – Уже почти утро. Стоит немного поспать.

В комнате Джованни я оказался поздно вечером на следующий день. Мы гуляли с Геллой у реки, а позже я напился, побывав в нескольких бистро. Со мной в комнату ворвался свет, и перепуганный Джованни сел в кровати с криком: «Qui est là? Qui est là?»[120]

Слегка покачиваясь на пороге, я сказал: «Это я, Джованни. Успокойся».

Джованни посмотрел на меня, повернулся на бок и зарыдал.

Господи, подумал я, только этого не хватало, и осторожно прикрыл дверь. Вынув сигареты из кармана куртки, я повесил ее на спинку стула. Зажав пачку в руке, подошел к кровати и склонился над Джованни.

– Кончай плакать, малыш! – сказал я. – Не плачь, пожалуйста!

Джованни повернулся и посмотрел на меня. В красных, воспаленных глазах стояли слезы, а на губах дрожала странная улыбка – жестокая, стыдливая и одновременно радостная. Он потянулся ко мне, и я отвел с его глаз упавшие непослушные волосы.

– От тебя несет вином, – сказал он, помолчав.

– Я не пил вина. Тебя это испугало? И потому ты заплакал?

– Нет.

– Тогда в чем дело?

– Почему ты бросил меня?

Я не знал, что ответить. Джованни снова повернулся к стене. Я надеялся, что при встрече не испытаю боли, но сейчас почувствовал, как сжалось и заныло сердце, словно в него ткнули пальцем.