Комната Джованни

– Может, и так, – согласился я и тут же почувствовал себя предателем. – Он и правда хороший, – поторопился прибавить я. – Отличный мужик. – Что ж ты опять врешь, промелькнуло у меня в голове. Никакой он не отличный. – Но не могу сказать, что он особенно мне дорог. – Я снова почувствовал странное жжение в груди и услышал свой необычно зазвучавший голос.

Джованни бережно наполнил мой стакан.

– Vive l’Amérique![19] – сказал он.

– Спасибо, – поблагодарил я и поднял стакан. – Vive le vieux continent![20]

Мы немного помолчали.

– Вы часто здесь бываете? – неожиданно спросил Джованни.

– Нет, не очень.

– Но теперь будете приходить чаще? – лукаво допытывался он со светлой, слегка насмешливой улыбкой на лице.

– Почему? – заикаясь, произнес я.

– Разве не ясно? У вас здесь появился друг, – воскликнул Джованни.

Я понимал, что выгляжу идиотом, и вопрос мой прозвучал тоже по-идиотски: «Так скоро?»

– Нет, почему же, – серьезно ответил он и посмотрел на часы. – Если хотите, можно еще часок подождать. Станем друзьями тогда. Или когда закроется бар. Можно и тогда стать. Или подождем до завтра, только тогда вам придется сюда прийти, а у вас могут быть дела. – Джованни отложил часы в сторону и облокотился на стойку. – Объясните мне, что все-таки значит время? – продолжил он. – Почему сделать что-то позже лучше, чем раньше? Только и говорят: нужно подождать, нужно подождать. Чего они все ждут?

– Ну как сказать… – Я понимал, что вступаю с Джованни на опасную территорию. – Думаю, люди хотят убедиться в своих чувствах.

– Хотят убедиться? – Джованни повернулся, как и в прошлый раз, за поддержкой к невидимому союзнику и снова рассмеялся. Меня стал раздражать этот призрак за его спиной, а смех Джованни донельзя странно прозвучал в этом душном зале. – А вы философ! И что, когда вы чего-нибудь ждете, время вам помогает?

На этот вопрос я не знал, что ответить. Из темной глубины переполненного зала кто-то выкрикнул «бармен», и Джованни пошел на голос, усмехаясь: «Дождитесь меня. Тогда скажете, стали вы увереннее или нет».

Взяв круглый металлический поднос, он исчез среди столиков. Я следил за ним взглядом, но следил не один я. Мне стало страшно. Я видел, что за нами наблюдают – за обоими. Посетители поняли, что оказались свидетелями завязки отношений, и теперь не успокоятся, пока не узнают, как пойдут дела дальше. Мы поменялись ролями: они были зеваками, а я чувствовал себя, как в клетке зоопарка.

Я довольно долго простоял у стойки один. Жак наконец отделался от Гийома, но его тут же перехватили (вот бедняга!) два стройных юнца. Появившийся на минуту Джованни подмигнул мне.

– Теперь уверены?

– Да, ваша победа. А вы философ.

– Нет, вам надо еще время. Вы не так хорошо меня знаете, чтобы такое говорить.

Поставив стаканы на поднос, он снова исчез.

Кто-то, кого я никогда раньше не видел, вышел ко мне из темноты. Первое впечатление потрясало – этот кто-то выглядел, как мумия или зомби, восставший из мертвых. И походка у него была, как у лунатика или как у человека, которого сняли замедленным кадром. Держа в руках стакан, он шел на цыпочках, небрежно и вульгарно покачивая бедрами. Движения его казались бесшумными: эту иллюзию создавал шум в баре, похожий на рокот ночного моря, когда слышишь его издалека. На тусклом фоне человек искрился и переливался – тонкие черные волосы были густо смазаны бриолином и, начесанные на лоб, ниспадали на лицо прядями; веки сплошь замазаны тушью, рот алел помадой. Покрытое белилами лицо было мертвецки бледным, от него пахло пудрой и духами с ароматом гардении. Кокетливо расстегнутая до пупа рубашка открывала лишенную волос грудь и серебряный крест; а сама рубашка была украшена тонкими разноцветными кружками – красными, зелеными, оранжевыми, желтыми и синими, на свету они ярко загорались: казалось, мумия в любой момент может вспыхнуть и сгинуть в пламени. Талию обозначал красный кушак, только джинсы «в облипку» были неожиданно обычного, темного цвета.

Я не мог отвести от него глаз, хотя не был уверен, что он направляется ко мне. Подбоченясь, он остановился передо мной, смерил меня взглядом и усмехнулся. От него несло чесноком, зубы были гнилые, а руки, к моему удивлению, выглядели большими и сильными.

– Eh bien, – сказал он, – il te plaît?[21]

– Comment?[22] – переспросил я.

У меня не было уверенности, что я расслышал его правильно, но ярко раскрашенные глаза, будто разглядевшие нечто забавное внутри моего черепа, не оставляли никаких сомнений.

– Тебе бармен – нравится?

Я не нашелся, что ответить. Драться с ним невозможно, даже рассердиться толком нельзя. Все было нереальным, включая его самого. Впрочем, что бы я ни сказал, издевательская насмешка в его глазах никуда бы не делась. Я произнес как можно суше:

– Тебе-то какое дело?

– Никакого, дорогуша. Je m’en fou[23].

– Ну и катись тогда!

Он не двигался с места, а только стоял и ухмылялся.

– Il est dangereux, tu sais[24]. А для такого мальчика, как ты, опасен вдвойне.

Я посмотрел на него и чуть было не спросил, что он имеет в виду.

– Да пошел ты к черту! – сказал я и отвернулся.