Комната Наоми (ЛП)

Глава 19

Следующее что я помнил это, как рассеянно шел по набережной Фэн. Когда посмотрел на часы, было два часа ночи. Каким-то образом я вернулся в колледж. Спать я лег с включенным светом.

В девять часов, когда отдернул шторы и выглянул на улицу, я увидел, что облака рассеялись. Только когда спустился к завтраку, до меня дошло, что это может означать. Я позвонил Льюису на работу, но секретарь сказала, что его еще не видели. В одиннадцать часов я отправился в Даунинг.

К этому времени я уже переговорил с библиотекарем, и тот сказал, чтобы я сразу же приходил. Он объяснил, что у него свободное утро и он может потратить пару часов на то, чтобы просмотреть со мной коллекцию частных бумаг колледжа.

День для прогулки выдался прекрасный. Лица людей изменились. Солнечный свет ложился на камень медового цвета. Студенты проносились мимо меня на велосипедах, не заботясь больше о том, чтобы успеть на следующую лекцию. Я шел медленно, впервые за несколько месяцев ощущая свободу, почти ликование. События прошедшей ночи казались мне дурным сном. Я слишком переутомился. Вдали от дома и угрожающего присутствия Лиддли я снова почувствовал себя почти человеком.

Библиотекарем был невысокий мужчина и звали его доктор Бернетт. Большая голова, водянистые глаза, бледные щеки. Он носил необычный зеленый твидовый костюм, который, казалось, сшили для гораздо более крупного человека. Возможно, он уменьшился до своего нынешнего размера за время жизни костюма. Я помню, что все время, пока мы разговаривали, он нервно дергал за один конец длинных, нестриженых усов.

До этого мы никогда не встречались. Он был научным сотрудником по химии и занял должность библиотекаря, когда она освободилась, чтобы удовлетворить свою неуемную страсть к библиотекам. Его собственная коллекция ранних химических трактатов, включая несколько инкунабул, по слухам, стоила целое состояние и не имела себе равных по качеству ни в одной, кроме самой большой библиотеки.

Он нашел Лиддли достаточно быстро — по медной табличке в книге поступлений за 1865 год. Запись относилась к 15 июня и лежала между экземпляром «Экспедиции Ливингстона в Замбези», опубликованной в том же году, и коллекцией проповедей инакомыслящих, подаренной доктором Олифантом, старшим научным сотрудником по теологии. Как я и предполагал, пожертвование Лиддли отличалось как количеством, так и качеством.

Каждый том тщательно регистрировался по названию и имени автора, ему присваивался номер приобретения, а также отметка о присвоенном ему классе. Классификационные знаки уже устарели, поскольку в нынешнем веке от них отказались в пользу классификации Дьюи, но в отдельном списке они значились рядом с их современными эквивалентами.

По большей части коллекция Лиддли состояла из опубликованных материалов, в основном медицинских, но с приличной примесью томов по химии, биологии, ботанике и другим наукам. Кроме того, я заметил несколько книг по теологии, около восьмидесяти томов стандартных греческих и латинских текстов, многочисленные сборники поэзии и достаточно истории, чтобы удовлетворить любого любителя. Доктор Лиддли оказался более культурным и образованным человеком, чем можно было предположить, по скудным сведениям, изложенным Манком.

— Это прекрасная коллекция, — сказал Бернетт, проводя сухим, испачканным чернилами указательным пальцем по колонкам, — как бухгалтер, подсчитывающий кредиты и дебеты клиента. — Этот экземпляр Везалия чрезвычайно редок. — Он указал на запись о экземпляре книги «О строении человеческого тела». — Как и первое дрезденское издание «Органона рационального врачевания» Ганемана. В наше время за все это можно выручить кучу денег у Мэгга или Куаритча.

— А как насчет личных бумаг? Они тоже здесь перечислены? — спросил я.

— Если они есть, то да. Они, конечно, хранились бы отдельно, но их поступление регистрировалось бы обычным образом. Отследить их несложно, у них есть свой собственный знак класса. Он начинается с букв Ч.Б. Означает «Частные бумаги». Или, как говорил мой предшественник, «чудаки и бумагомаратели».

Он заметил мой озадаченный взгляд.

— О, это была его стандартная шутка. Многие частные коллекции раньше хранились под замком. Бог знает, зачем их вообще дарили. Тщеславие, я полагаю. Некоторые люди не могут смириться с тем, что выкидывают вещи, даже тайны. Не то чтобы в этих бумагах нашлось много грязи: вы удивитесь, узнав, что некоторые старые доктора считали нужным держать их в секрете от посторонних глаз.

В любом случае, несколько лет назад правила немного смягчили, как раз после моего прихода. Есть еще несколько не подлежащих открытию ящиков, если остались родственники, которые могут поднять шум. В остальном все более или менее свободно. Думаете, у вашего доктора Лиддли имелись секреты?

Я пожал плечами.

— Кто знает?

Бернетт все это время перелистывал страницы в поисках отметки «Ч.Б.».

— Вот мы и добрались, — наконец сказал он. — Довольно много записей, на самом деле. Есть идеи, что вам нужно?

Я покачал головой.