Комната с видом на Арно

«Бьюкамп, Юго-Западный Лондон

Дорогая Шарлотта!

Огромное спасибо за предупреждение! Когда мистер Эмерсон забыл о приличиях тогда в горах, ты попросила меня обещать, что я ничего не расскажу маме, поскольку ты предполагала, что она будет обвинять тебя в том, что ты не всегда была со мной. Я сдержала обещание и, вероятно, не стану говорить ей об этом и сейчас. Я сказала ей и Сесилю, что встретила Эмерсонов во Флоренции и что они достойны уважения, как я действительно и считаю. То, что Эмерсон не предложил чаю мисс Лэвиш, объясняется, вероятно, тем, что у него чаю просто не было, и мисс Лэвиш следовало бы попросить чаю в доме священника. Я бы не стала слишком беспокоиться об Эмерсонах. Если Эмерсоны узнают, что я жалуюсь на них, они задерут нос и сочтут себя важными птицами, каковыми не являются. Мне нравится старший, и я с удовольствием встречусь с ним вновь. Что касается сына, то мне кажется, что достоин жалости скорее он, чем я. Эмерсоны — знакомые Сесиля, у которого все идет отлично и который на днях говорил о тебе. Наша свадьба в январе.

Мисс Лэвиш вряд ли могла многое рассказать про меня, поскольку я сейчас не в Уинди-Корнер, а в Лондоне. Пожалуйста, не ставь на конверте пометку «лично» — никто не читает моих писем.

Искренне твоя,

Л.М. Ханичёрч».

Человек, владеющий тайной, находится в невыгодном положении — он теряет чувство меры, поскольку не может судить, имеет ли его тайна значение для других людей или нет. Был ли секрет, которым владели Люси и Шарлотта, столь значительным, что способен был разрушить Сесилю жизнь, или же, наоборот, столь мизерным, что Сесиль только посмеялся бы над ним, и все? Мисс Бартлетт склонялась к первому варианту. Не исключено, что она была и права. И благодаря мисс Бартлетт этот секрет для Люси превращался в огромную тайну. Не будь кузины, Люси со свойственной ей непосредственностью раскрыла бы эту тайну перед матерью и женихом, и ничего существенного бы не произошло. «Эмерсон, а не Харрис» — это было только несколько недель назад. Она и сейчас попыталась начать рассказ о своем флорентийском приключении, когда они с Сесилем смеялись по поводу того, как некая прекрасная дама поразила сердце Сесиля, когда он еще учился. Но что-то заставило ее замолчать.

Еще в течение десяти дней она жила наедине со своим секретом в оставленной людьми метрополии, посещая места, где ей предстояло впоследствии жить постоянно. Ничего плохого, рассуждал Сесиль, не будет в том, что Люси освоится с рамой, в которую вставлена картина современного общества, в то время как само общество пока находится на гольф-кортах и за городом. Погода была прохладной, но вреда она Люси не принесла. Несмотря на то что был не сезон, мистеру Визу удалось собрать на обед гостей, которые — все без исключения — были внуками знаменитостей. Еда была так себе, но разговоры произвели впечатление на девушку своим тоном изысканной скуки. Похоже, все устали от всего, и вялый энтузиазм овладевал человеком только в том случае, если он допускал какую-нибудь промашку, вызывавшую ироническую, хотя и сочувственную реакцию. С высот местного общества пансион Бертолини и Уинди-Корнер выглядели одинаково убого, и Люси понимала, что карьера в Лондоне сделает ее еще более чуждой тому, что она так любила в прошлом.

Внуки знаменитостей попросили ее сыграть. Она сыграла из Шумана. «Теперь немного Бетховена», — попросил Сесиль, когда капризную прелесть музыки вытеснила тишина. Но Люси покачала головой и вновь заиграла Шумана. Волшебная мелодия взлетела прочь от бренного мира, и оборвалась, и вновь взлетела. Есть особая печаль в незавершенном — печаль самой жизни, но не искусства; она пульсирует в оборванных фразах и заставляет в унисон трепетать сердца аудитории.