Комната с видом на Арно

Воскресенье, последовавшее за приездом мисс Бартлетт, было днем волшебным, как и большинство дней в этом году. Осень пришла на пустошь, разбавив разноцветьем монотонную зелень лета, тронув парки белыми хлопьями тумана, буки — красным, а дубы — золотым. Черные сосны, стоящие на вершинах холмов, наблюдали за этими изменениями, сами — неизменные. И над всем этим раскинулось безоблачное небо, внимавшее малиновому звону церковных колоколов.

В саду Уинди-Корнер было пусто, и только оставленная кем-то книга в красном переплете грелась на солнышке посреди гравиевой дорожки. Из дома доносились шум и болтовня — дамы собирались в церковь.

— Мужчины заявили, что они не пойдут…

— Не нужно их ругать…

— Минни спрашивает, идти ли ей…

— Скажи ей, никаких глупостей…

— Анна, Мэри! Застегните мне сзади…

— Дорогая Лючия! Могу я попросить у тебя булавку?

Мисс Бартлетт объявила накануне, что при всех обстоятельствах она не пропустит утреннюю молитву в церкви.

Солнце отправилось в свой путь по небосводу, но уже не Фаэтон, а Аполлон руководил бегом светила — умелый, непреклонный, величественный. Лучи солнца падали на дам, когда они подходили к окнам спален, на мистера Биба, который, стоя возле ворот церкви, улыбался, читая письмо от мисс Кэтрин Элан, на Джорджа Эмерсона, чистившего башмаки своего отца, и наконец, чтобы нам уж закончить каталог вещей, достойных описания, на упомянутую выше книгу в красном переплете. Дамы двигаются, мистер Биб двигается, двигается и Джордж, а движение порождает тени. Книга же лежит неподвижно; утреннее солнце нежно ласкает ее, и она слегка приподнимает подхваченную ветром обложку, словно отвечая ласковым лучам светила.

Люси выходит на лужайку через дверь гостиной. Ее светло-вишневое платье явно неудачно, в нем она выглядит безвкусно и блекло. У горла — гранатовая брошь, на пальце — обручальное кольцо с рубинами. Она смотрит вдаль, на пустошь. Немного хмурится, но не со злости, а так, как хмурится храбрый ребенок, который делает все, чтобы не заплакать. Пространство пустоши безлюдно. Никто не видит Люси, поэтому никто не будет сетовать на то, что она не в духе. Широкие просторы разворачиваются перед ней — вплоть до далеких холмов, освещенных лучами Аполлона.

— Люси! Люси! — слышит она голос матери. — Что это за книга? Кто ее взял с полки и оставил лежать на улице? Она же испортится.

— Это библиотечная книга. Ее читал Сесиль.

— Тогда подними ее. Что ты там стоишь, как фламинго, и ничего не делаешь?

Люси подняла книгу и равнодушно глянула на название. «Под сенью Лоджии». Сама она уже давно не читала романов, посвящая все свое свободное время чтению серьезной литературы в надежде сравняться в знаниях с Сесилем. Выяснилось, что она знает ужасно мало, и даже если ей казалось, что она знает некоторые вещи, относящиеся, например, к итальянской живописи, на поверку оказывалось, что она все позабыла. Только сегодня утром она перепутала Франческо Франча с Пьеро делла Франческа, и Сесиль спросил, не стала ли она забывать Италию. И это обстоятельство также добавляло беспокойства ее взгляду, когда она приветствовала родные поля, служившие фоном родному саду, а также родному солнцу, разливавшему свет над окрестностями.

— Люси! — вновь раздался голос миссис Ханичёрч. — У тебя есть шестипенсовик для Минни и шиллинг для тебя самой?

Люси поспешила на зов матери, которая пребывала в обычном своем воскресном возбуждении.

— Там будет какой-то особый сбор пожертвований, не помню уж, на что. Прошу тебя, никакого вульгарного позвякивания полупенсовиков. Проследи, чтобы у Минни был полновесный блестящий шестипенсовик. Где этот ребенок? Минни! Эта книжка вся распухла от сырости. О господи, как убого ты выглядишь! Положи книгу под атлас, Минни. Это будет пресс.

— О, миссис Ханичёрч, — донеслось сверху.

— Минни, не опаздывай. Лошадь уже пришла.

Всегда она говорит «лошадь», а не «экипаж»!

— Где Шарлотта? Поднимись поторопи ее. Почему она медлит? Ей же нечего делать. У нее же только блузки. Бедная Шарлотта, как мне не нравятся блузки. Минни!

Язычество заразно — более заразно, чем дифтерит или набожность, и племянницу священника тащили в церковь почти что силком. Как обычно, она не понимала, зачем ей туда нужно. Почему она не может посидеть на солнышке с молодыми людьми? Эти молодые люди, которые только что появились, подтрунивали над бедной девочкой. Миссис Ханичёрч принялась защищать традиционную веру, и в разгар схватки на ступенях показалась мисс Бартлетт, одетая по самой последней моде.

— Дорогая Мэриэнн, прошу меня извинить, но у меня нет мелочи — только соверены и монеты по полкроны. Может кто-нибудь дать мне…

— Легко! Забирайся. О господи, как шикарно ты выглядишь! На этом фоне нам будет стыдно за наши наряды.

— Если я не надену свои лохмотья сейчас, то где мне их еще носить? — с упреком проговорила Шарлотта. Она поднялась в экипаж и устроилась спиной к лошади. Возница крикнул, и они отправились.

— Пока! Ведите себя хорошо! — крикнул им вслед Сесиль.