Комната с загадкой

– Не-не, с пустыми руками не дело.

– Закрыто уже везде, – напомнил Анчутка, – пошли, пошли, чего вола пинать.

«Нечего бегать дурацким ишаком: работа – Ольга – дом, – думал Колька, с каждым шагом ощущая, как жить становится лучше и веселее, – пора с накатанной свернуть. Человек имеет право на отдых».

Глава 5

Андрюха Пельмень тоже обрадовался до невозможности, то есть до того, что отложил паяльник и с размаху огрел Кольку по спине.

– А! Сволочь, пришел в себя, а к друзьям глаз не кажешь.

– Он исправился, – доложил Анчутка, – давай, мечи на стол, что имеется.

– Момент, – Андрюха нырнул под койку, чем-то зазвенел, загремел, из какого-то тайного погребца за семью печатями извлек банку, окутанную, как фатой, светлой росой.

– Сядь, – скомандовал Анчутка, а сам стал раскладывать на столе свежий номер фабричной многотиражки, и уж совсем было собрался оторвать голову лещу, как Колька остановил:

– Погоди-погоди, а что это еще за положительный товарищ? – и развернул лист к себе.

На первой полосе неумело скалился, изображая широкую улыбку, тот, кто сейчас протирал газетами стаканы, и немедленно забурчал:

– Чего уставились, как в кино? Хорош.

Колька с выражением зачитывал:

– «…и с особой теплотой стахановки отмечают чуткий, неравнодушный подход к делу наладчика Андрея Рубцова…»

– Заткнись.

– Э нет, погоди, там мое любимое, – Анчутка, в свою очередь, развернул лист к себе, принялся излагать, с выражением: – «Рубцов не то что иные, чуть разладится станок – он сразу подойдет и наладит. Иной раз все налажено, работаешь как следует, а он все-таки подойдет к тебе, посмотрит, расскажет, как предупредить обрыв, как смазать станок, – все покажет».

– Замолкни, сказал, – рыкнул Пельмень.

Колька отобрал газету, продолжил чтение:

– «Машины были изношенные, плохие, но Рубцов не испугался, а принялся за наладку, отремонтировал, и работать стало хорошо. Только благодаря Андрею я не только выполняла план, но и перевыполняла его. Перешла я тогда на шесть станков. Дело у меня спорилось, норму выработки я выполняла на сто тридцать два процента…».

– Э-э-эх. Дура пузыри пускает, а ты и рад посмеяться.

Анчутка ехидно пояснил:

– Дура – это Тоська Латышева. Пельмень за нее как-то впрягся перед сменным инженером и его подпевалами, теперь она по нему сохнет, уж до последнего, ну как… вот эта тарань, ути-ути-ути, – и он повертел рыбьей головой.

Пельмень стукнул по столу и посулил приятелю лютую гибель.

– Вылетишь сейчас вон туда, никто по тебе некролога не составит, – кивнул на открытое по теплому времени окно.

– Ответишь!

– Да кто поймет.

– А вот померит эту… как ее, – Анчутка возвел глаза горе, вспоминая слышанное, – траекторию – и готово дело. А я на облачке буду сидеть и на тебя сверху поплевывать.

– Чем? – немедленно привязался Пельмень.

Анчутка не знал, поэтому просто сказал «Отвянь».

– Что за история с инженером? – поинтересовался Колька, но Пельмень отмахнулся:

– Не хочу беса к ночи поминать. Лучше вы расскажите, что стряслось. Я ж вижу…

Андрей, хотя и не имел особого желания выслушивать на ночь истории про мертвяков, понимал, что они все равно начнут рассказывать, так уж пусть лучше сразу вывалят. С этой похвальной целью он разлил по стаканам пиво. После того как пенный напиток провалился в надлежащее ему место, язык у Анчутки развязался, и он принялся рассказывать захватывающую историю про то, что случилось темным-темным вечером на длинных-длинных путях. Было видно, что он старается рассказывать так, чтобы было интересно, но нагнал тумана и запутался. Колька не выдержал, прервал:

– Хорош гнать-то, – и изложил, как дело было, кратко.

– Да-а-а, лажа, – протянул Пельмень, обсасывая плавник, – и, главное, говорите, знакомый? Яшке деньги просаживал, ты с ним с утра делами занимался, а вечером – он покойник. Плохо, когда вот так вот, в бесчувствии, на смерть наткнуться, а?

– Да что там, – Колька махом опрокинул то, что оставалось в стакане.

– Тоже верно, – согласился Андрей, – чего ж, все под богом ходим. И нам всем урок, закусывать надо.

Из заветного погребца появилась банка консервов и соленые огурцы.

– Вот и шамайте, шамайте, – напомнил Пельмень, – не сомневайтесь, вкусные, хрустящие. Дура дурой, а готовить умеет.

– Кто? – спросил Колька.

Пельмень тотчас закрыл рот так, что стало понятно: открывать он его будет по важным поводам – испить, закусить или произнести что-то по-настоящему необходимое.

После того как его возлюбленная сначала оказалась мерзавкой, а потом и вообще исчезла, Андрюха стал настоящим философом-одиночкой. Вел простую, безгрешную, подвижническую жизнь, ни с кем из женского пола не водился. А между тем был полноценный наладчик на стопроцентной ставке, что добавляет романтической притягательности любому товарищу и разжигает интерес к загадочной и неприступной персоне. Жертвами падали даже самые положительные девчата, стахановки, наподобие Антонины Латышевой. К тому же говорил Пельмень всегда мало, а думал много, что тоже встречается редко и вызывает симпатию.