Комната смеха

– Соглашусь, – развел руками Гарманов. – Выходит, вы сильно подпортили ему жизнь, вызвавшись опознать тело Эммы?

– Выходит. Но теперь уж поздно. Вы для полной уверенности все же пригласите кого-нибудь с ее работы для опознания, да и сами сравните покойницу хотя бы с фотографиями живой Эммы!

– Я сразу определил, что это она. Но никак не ожидал, что самые близкие ей люди откажутся от нее…

– Вот и делайте выводы. Что-то стало холодать… – Она поежилась и громко чихнула. – Извините…

– Вас отвезти на дачу или вы переночуете, скажем, у Валентины, чтобы утром мы оформили опознание как положено, соблюдая все формальности?

– Мне есть где ночевать в Москве. И утром я сделаю все так, как вы скажете. А сейчас подкиньте меня к «Красным Воротам», я там живу. Только прежде попрошу вас позволить мне воспользоваться вашим сотовым. Надо предупредить мужа о приезде, чтобы он успел вытряхнуть из постели своих баб и поставить чайник, – сказала она необычайно ледяным тоном, и лицо ее при этом стало совсем серьезным. Казалось, до этого она как бы играла в какую-то весьма занимательную взрослую игру с покойниками, опознанием, убийцами. А вот теперь, когда дело коснулось ее личной, явно дышащей на ладан семейной жизни, она стала другой. Глубоко несчастной. – А то как-то неудобно врываться к себе домой… без предупреждения, – добавила она с горькой усмешкой.

Глава 20

Мы приехали домой поздно. Смертельно уставшие. Я вскипятила чайник, сделала бутерброды, и мы, поужинав, сразу завалились спать. В одну постель. Вадим обнял меня и прижал к себе, как младшую сестру, которая пришла к нему ночью и со слезами на глазах сказала, что ей приснился нехороший сон и ей страшно спать одной. Он не воспринимал меня как женщину. Это было ясно. Но я верила, что уже очень скоро все изменится и что он, кладя мне руку на талию и прижимая меня к себе, будет испытывать совершенно другие чувства. С этими мыслями, млея от прикосновения мужчины, я быстро уснула. И почти тут же была разбужена телефонным звонком. Женский голос спросил Вадима Александровича. Я растолкала крепко спящего Вадима и протянула ему трубку.

– Слушаю, – проговорил он, не открывая глаз и еще больше натягивая на себя одеяло. – Кто это? Лиза? Да-да, слушаю… Ко мне? Сейчас? Я сплю… Ну, хорошо… А который час? Да, я понимаю… что? Вы уже около дома? В подъезде?

Раздался звонок в передней. Вадим сел на постели и замотал головой, прогоняя сон.

– Это портниха, Лиза Гусарова. Она уже тут. Извини…

– Думаю, каяться пришла.

– Похоже на то.

Гусарова ворвалась в комнату, как ураган. От нее несло спиртным. Волосы растрепаны, глаза блестят, цветастый павлово-посадский платок сбился набок, шуба распахнута.

– Я признаюсь, признаюсь…. Там, в морге, была Эмма. Меня черт попутал. Понимаете, я сначала не совсем поняла, точнее, до конца не осознала, что происходит, к тому же мне срочно были нужны деньги. Клиентка отказалась от платья, я его подпалила утюгом, а ткань дорогая, надо теперь возвращать деньги… И я согласилась, когда он мне позвонил…

– Сядьте, успокойтесь…

– Я же понимаю… Дача ложных показаний, последствия… – Она говорила быстро, сумбурно, активно жестикулируя. – Я ужасно расстроилась, когда увидела там Эмму, я поняла, что Тарасов что-то замышляет. Он вообще странный, всегда ревновал Эмму, звонил мне, спрашивал, была ли Эмма на примерке, и даже подозревал нас в связи, представляете?! Идиот! Эмма была чудесной женщиной, и я готова это подтвердить, даже несмотря на то, что перед смертью она поссорилась со мной. Но я ведь всего лишь портниха, и у меня нет денег, чтобы одеваться так, как мои заказчицы. Конечно, искушение велико, ведь эти платья и костюмы, сшитые мною, висят в шкафу по несколько дней, дожидаясь, пока за ними придут. А за это время меня могут пригласить на свидание, в театр, в ресторан… Так случилось и с тем платьем. Оно сидело на мне великолепно, хотя я чуть повыше Эммы. Но это не бросалось в глаза. И я испортила его и не заметила… Я была с мужчиной. Вы должны понять меня. Я – одинокая женщина… То, что вы тогда посмеялись надо мной, Гарманов, не делает вам чести, пусть все это останется на вашей совести. Вы могли спросить меня о платье и без этого дурацкого спектакля. Ваш цинизм, господин следователь, не знает границ. Но разве это преступление: испортить какими-то пятнами платье клиентки? Это проступок всего лишь, и я никак не могла предположить, что он может заинтересовать следователя прокуратуры. Я явилась к вам ночью для того, чтобы сделать официальное признание: там, в морге, на столе лежало тело моей клиентки, Эммы Майер. В конце-то концов, могла же я в первый раз ошибиться и не узнать ее, тем более что голова ее была острижена наголо, да и лицо подпортилось… Вы поняли меня? Это она, Эмма. А уж кого похоронил небезызвестный вам Тарасов, понятия не имею. Должно быть, в машине был кто-то другой, точнее, другая в синем платье…