1950-е не ушли далеко от Линча. Мамы в хлопковых платьях-рубашках улыбались, доставая свежеиспеченные пироги из печи; широкоплечие отцы в футболках готовили барбекю или спешили на работу в костюмах; неизменные сигареты – в 50-х курили все; классический рок-н-ролл; официантки носили милые маленькие наколки на волосах; девочки одевали длинные белые гольфы и двухцветные туфли, свитера и плиссированные юбки в клетку – все это было элементами эстетического вокабуляра Линча. Самой важной деталью десятилетия, которая осталась с ним, стала атмосфера времени: блестящий фасад невинности и добродетели и пульсирующие за ним темная сила и завуалированная сексуальность, которой были пропитаны те годы, стали краеугольным камнем его искусства.
«Район, где снимался “Синий бархат”, очень похож на наш район в Бойсе, а половина блока нашего дома – это жуткое здание из кино», – объяснил Джон Линч. Первые сцены фильма «Синий бархат», изображающие американскую идиллию, были срисованы с детской книги «Хорошие времена на нашей улице», которая постоянно присутствовала в разуме Дэвида. «Веселая поездка из “Синего бархата” была и в жизни, в Бойсе. Дэвид и несколько его приятелей однажды оказались в одной машине с парнем постарше, который объявил, что проедет сотню миль вниз до бульвара Кэпитол. Я подумал, что это страшновато – сумасшедший подросток за рулем перегревшейся машины, и это воспоминание также осело в памяти Дэвида. Он часто обращается к эпизодам из собственного детства в этой своей работе».
Линч делает множество отсылок к своему детству в картине «Синий бархат», но его творческий кураж и все его творения нельзя объяснить одними лишь ассоциациями с прошлым. Можно разобрать по кусочкам чье-то детство, чтобы найти подсказку, ключ к личности, которой предстояло стать этому ребенку, но зачастую оказывается, что такого ключа попросту нет. Мы просто становимся самими собой. Линч обладает удивительной способностью радоваться и замечать необычное, и он был уверенным в себе и творческим с самого детства. Он не был одним из тех мальчиков, что покупали футболки с дерзкими рисунками на них. Он их создавал. «Дэвид был прирожденным лидером», – говорит его брат Джон.
Очень мило со стороны моего брата называть меня прирожденным лидером, но я был совершенно обычным ребенком. У меня были прекрасные друзья, и я никогда не чувствовал себя популярным или особенным.
Можно сказать, что мой дедушка по материнской линии, дед Сандолм, был парнем из рабочего класса. В его подвале-мастерской находилось множество фантастических инструментов, восхитительных деревянных сундуков со встроенными замками и тому подобного. Очевидно, родственники по этой линии были опытными столярами по красному дереву – они сделали немало шкафов, украсивших магазины на Пятой Авеню. Когда я был совсем маленьким, мы с мамой ездили к бабушке и дедушке на поезде. Я помню, как зимой дед гулял со мной по округе, а я болтал без умолку. Я говорил с парнем из газетного киоска на Проспект Парк и думал, что умею свистеть. Я был счастливым ребенком.
Мы переехали в Сандпоинт, Айдахо, сразу после моего рождения, и единственное, что я помню там – это как я сидел в грязной луже с маленьким Дики Смитом. Она была похожа на дыру под деревом, которую наполнили водой из шланга, и я помню, как сжимал в руках эту грязь и чувствовал себя божественно. Самая важная часть моего детства пришлась на Бойсе, но я любил и Спокан, Вашингтон, где мы жили после Сандпоинта. В Спокане невероятное голубое небо. Должно быть, где-то поблизости располагалась военно-воздушная база, так как в открытом небе постоянно летали огромные самолеты, и это было настоящее представление, поскольку у них были пропеллеры. Мне всегда нравилось что-то создавать, и первыми моими творениями были деревянные ружья в Спокане. Я высекал их и подрезал пилой, и выглядели они довольно грубо. А еще мне нравилось рисовать.