Комната страха

Или Детская Площадка, запеченная в четырехчасовом пополудни летнем солнце, которое отвесным потоком источало свой расплавленный до белого каления свет в разогретый песок. Воздух здесь был густющий, но мягкий и текучий, как сливочное масло, забытое после завтрака. Здесь десятилетняя Ева оказалась в момент клинической смерти, когда во время одной пустяковой операции анестезиолог ошибся с дозой наркоза.

Было еще звенящее Раннее Утро, которое можно застать только специально проснувшись в самый сладкий час ночного сна, когда прохлада омывает каждую каплю пространства и выстраивает в ряд все надежды для полного и решительного их осуществления. Да много чего еще было в этом удивительном Доме!

Рабочий Кабинет для размышлений был светлым и холодным. Одно из самых ее любимых мест. Белые непрозрачные стены отсекали все звуки. Казалось, внутрь этой комнаты проникало только холодное сознание, все остальное – руки, ноги, голод, страх или желания – как ненужный зонтик и галоши, оставшиеся в прихожей, терпеливо дожидались минуты возвращения своей хозяйки.

– Это случайно не очередная проверка? – Ненадолго вынырнув из Кабинета, она внимательно посмотрела на Макса.

– Если я поклянусь, что нет, вы мне поверите? – Он слегка усмехнулся.

Что за дурацкая привычка отвечать вопросом на вопрос! С такого станется, проверит – не моргнет. Хотя это она, конечно, погорячилась. Еве вспомнилась и черта, твердо и коротко проведенная под его подписью, и сам почерк, неразборчивый на первый взгляд, но очень понятный в действительности благодаря максимально упрощенному написанию букв. Значит, рационален, умен. Да и гордость не позволит ему опускаться до тривиального обмана или хотя бы на дюйм отойти от единственно возможной истины.

«Ну и черт с тобой!» – оставила Ева последнее пожелание за стенами Кабинета. Здесь уже в нетерпении столпились все выкладки анализа почерка – параметры сами собой фиксировались и выстраивались по рангу, поддерживая друг друга или опровергая, составляя пары сочетающихся друг с другом или в недоумении сталкивающихся утверждений. Наклон, твердость… Она сделала поправку на год и век написания письма – было время, когда завитки и украшательства являлись признаком хорошего образования или средний угол наклона был неизмеримо большим, чем принятый сейчас, а грамотность уже сама по себе характеризовала человека определенным образом.

– Человек интересный. Очень изобретательный. Редкий тип чистого сангвиника. Задумал убийство. Писал в момент его осуществления.

– Даже это можно вывести? – Макс недоверчиво приподнял бровь.

– Не знаю… Он мог параллельно писать и, скажем, подсыпать яд в бокал. У них, аристократов, знаете ли, в те времена многие знали о ядах – современный эксперт-токсиколог сильно позавидовал бы. По крайней мере два временных перерыва вот здесь и здесь были точно. Небольшие…

– Значит, аристократ? – Он откинулся на спинку кресла и казался полностью расслабленным. Но в глазах читалась напряженная работа мысли. – Мужчина или женщина?

– Вы же знаете, этого сказать только на основании почерка никак нельзя. – Ева слегка споткнулась на слове «никак», вспомнив вдруг то самое Письмо.

– Можно притянуть некоторые особенности излома, и потом, поправка на время – бумага дает шанс более точно датировать документ – я бы сказала, что скорее мужчина. Или ну очень уж решительная и волевая (у сангвиников меньшие различия) женщина. В таком случае речь идет о женщине, намного опережающей свое время, причем она хорошо знала это. Окружающие, несмотря на ее довольно высокий социальный статус, слишком уж часто давали ей это понять…

Сама не замечая как, Ева увлеклась не на шутку. Ей не было свойственно работать так открыто, тем более при человеке, которого она если и не презирала, то уж точно – которому не доверяла. Таинство составления портрета требовало одиночества, да и дорога в Кабинет не открывалась так запросто, тем более в публичном месте. Однако теперь она, даже не задумываясь, продолжила размышлять вслух:

– Пусть это будет женщина. Предположим, я хотела сказать. Высокая брюнетка. Определенно – очень красивая женщина. Не понимаю ее склонности к мистике – она должна быть весьма образованной особой не только по тем временам, но и по нынешним. – Про себя Ева уже назвала объект. Она любила персонифицировать почерки, давая им не только портреты, но и имена. «Старая Сеньора», – не колеблясь, постановила она. Попробовав на вкус слова, она осторожно пробормотала их вслух.

– Вы предполагаете, что преступлением было именно убийство? – Макс слегка нахмурил темные брови.

– Думаю, да, – не отвлекаясь, бросила Ева и достала из сумки лупу, чем вызвала легкий блеск удивления в глазах собеседника. – Жаль, что здесь плохое освещение… Больше действительно похоже на отравление. Хорошо впишется в нашу концепцию о том, что это она, а не он. Это во-первых. – Ева опять замолчала, уставившись в пространство, как будто что-то вспоминая.

– А во-вторых? – Макс все же решился нарушить ее сосредоточенное молчание после продолжительной паузы.