Комната в гостинице «Летучий дракон»

— Нет-нет, не следует тратить драгоценные минуты на безумства, — промолвила она. — Поймите мое положение. В браке не существует равнодушия. Не любить мужа значит ненавидеть его. Граф, как бы смешон ни был, страшен в своей ревности. Пожалейте меня и будьте осторожны. С кем бы вы ни разговаривали, делайте вид, будто не имеете ни малейшего понятия об обитателях Карского замка, и если кто-нибудь в вашем присутствии упомянет о графе и графине де Сент-Алир, обязательно скажите, что не встречали их никогда в жизни. Завтра я многое открою вам. Могущественные причины побуждают меня действовать так и откладывать дальнейшие объяснения. Теперь оставьте меня. Идите. Прощайте!

Она повелительным жестом отстранила меня. Я повторил за ней «прощайте» и повиновался.

Наше свидание не продолжалось и десяти минут. Я снова перебрался через стену парка и вернулся в гостиницу еще до закрытия дверей.

До самого утра я так и не сомкнул глаз, ворочаясь в постели в лихорадочном состоянии восторга. Во мраке возникал и ласково манил пленительный образ графини де Сент-Алир; стрекотали сверчки, и их стрекот был увертюрой к свершению моих мечтаний и радужных надежд.

Глава семнадцатая КТО СИДЕЛ В ПАЛАНКИНЕ

Маркиз навестил меня на следующее утро. Мой поздний завтрак еще стоял на столе.

С порога он заявил, что пришел ко мне с огромною просьбой. Во время разъездов после маскарада что-то повредилось в его карете, и он просил места в моей на случай, если я поеду в Париж. Я намеревался выехать немедленно и был рад его обществу. Маркиз проводил меня до моей гостиницы в Париже и даже поднялся в номер. Я очень удивился, увидев, что кто-то сидит у меня в кресле, спиной к двери, и читает газету. Нежданный гость встал. Это был граф де Сент-Алир собственной персоной, в черном парике, жирные букли которого плотно прилегали к его узкой голове, и в очках с золотой оправой, надетых специально для чтения. Черный шарф, неизменно обмотанный вокруг шеи, был приспущен. Правая рука висела в повязке. Не знаю, действительно ли в его наружности было что-то необычайное в этот день, или на меня повлияло предубеждение после всего услышанного накануне в парке, однако вид графа показался мне отвратительнее, чем когда-либо прежде.

Я еще не настолько зачерствел сердцем, чтобы без всякого замешательства встретить лицом к лицу человека, которого оскорбил или, во всяком случае, собирался оскорбить.

Он улыбнулся.

— Я завернул к вам, месье Бекет, в надежде застать вас, — прокаркал он, словно зловещий ворон, — и замыслил позволить себе, боюсь, слишком большую вольность. Но, вероятно, мой друг маркиз, на которого я также могу рассчитывать, не откажется исполнить эту небольшую услугу.

— С величайшим удовольствием отдаю себя в ваше распоряжение, но не раньше шести часов вечера. Я сию же минуту должен отправиться на встречу, где несколько человек уже ждут меня, и я не вправе изменить своему слову. К сожалению, я не освобожусь раньше шести часов, в этом я уверен.

— Что же мне делать? — вскричал граф. — Всего-то час времени и нужен, чтобы исполнить мою просьбу. Вот незадача!

— С удовольствием исполню, что вам угодно, дорогой граф, — вмешался я.

— Не смею и рассчитывать на вашу доброту, месье Бекет. Само по себе дело несколько мрачновато для такого веселого и общительного человека, как вы. Не угодно ли вам прочесть эту записку, которую я получил сегодня утром?

Бесспорно, записка была самого мрачного характера, В ней говорилось, что тело двоюродного брата графа, некоего господина де Сент-Амана, умершего в своем замке де Клери, отправлено, согласно завещанию, для предания земле на кладбище Пер-Лашез и с разрешения графа де Сент-Алира должно прибыть в принадлежащий ему Карский замок к десяти часам следующего вечера, откуда уже будет перевезено на похоронных дрогах в сопровождении всех членов семейства, которые пожелают принять участие в траурной церемонии.

— Едва ли я виделся с покойным хотя бы пару раз в жизни, — сказал граф, — но как единственный родственник я не мог отказаться, пусть это довольно неприятная обязанность. Теперь мне нужно присутствовать на похоронах, расписываться в книге и соблюсти все формальности.

И снова горе. Надо же было как на грех вывихнуть большой палец на правой руке; я не смогу расписываться еще по крайней мере с неделю. Впрочем, безразлично, кто там распишется, и чье имя будет стоять в книге: мое или ваше. Если вы согласны поехать со мной, то и говорить больше нечего.