– Но нельзя же дискриминировать по причине беременности. Это незаконно, господи боже.
– А курильщиков что, законно? Я ж говорю, наши проекты похожи. Мы пытаемся помешать служащим делать то, что стоит компании лишних денег. – Ее руки ложатся Джонсу на ягодицы, в чем, пожалуй, особой необходимости нет. – Я лично не вижу повода субсидировать женщину, которой так скучно живется, что только детей и рожать.
– Как-то не очень удобно говорить о беременности, когда ты тискаешь мою задницу.
– Это я еще не тискаю. Вот так – другое дело.
– Разве в «Зефире» нет правил насчет отношений между сотрудниками?
– Как не быть? Но мы не в «Зефире». Мы в «Альфе».
– А в «Альфе» нет?
– У нас поразительно широкие взгляды.
– Ты ее так и не отпускаешь. Мою задницу.
– Это плохо?
Он вдруг решает, что ее можно поцеловать. Судя по ее действиям, она только того и ждет. Но ему все еще противно после того, что она наговорила о беременных, и он снимает ее руки со своей задницы.
– Ах так? – теряется Ева. – Ну ладно. – Она снова плюхается на диван.
– Извини. Мне показалось, это не самая удачная мысль.
– Твоя правда. У тебя бы создалось обо мне неверное впечатление… это повредило бы нашей работе… надо придерживаться профессиональных отношений.
– Правильно.
– Еще виски?
– Конечно.
Разливая скотч, Ева у него на глазах снова приходит в норму. Бокал она ему подает уже с улыбкой. Она так красива, что он начинает сомневаться в собственной правоте.
– Ну, я вижу, с тобой не соскучишься.
– Надеюсь, – улыбается он в ответ. Они чокаются.
Приткнув «ауди» к обочине, Ева снимает руки с руля.
– Вот черт! Ты, наверно, прав. Я слишком пьяная, не могу вести.
Джонс оглядывается. С фокусировкой у него проблемы, однако он соображает, что они приехали к его дому.
– Вызвать тебе такси?
– Я бы лучше поспала. – Она не столько наклоняется, сколько валится к нему. – У тебя. – Ее губы растягиваются, как резиновые.
Джонс, посмотрев на них, говорит:
– Ладно.
– Да ну? А как же профессиональные отношения? Или как там – останемся друзьями? – Она взмахивает рукой и сбивает на сторону зеркало. – Ой.
– Это все ты говорила. Твои слова.
– Мои?
– Я только сказал, что ты можешь ночевать у меня. Догола раздеваться не предлагаю.
Ева открывает дверцу, вываливается наружу, снова возникает в поле зрения Джонса.
– Ха. В жизни не поверю, что ты не хочешь со мной переспать.
Джонс вылезает из машины. Кровь бросается в голову, где и так уже много всякого разного. Обойдя вокруг, он помогает Еве подняться.
– Все хотят, – доверительно сообщает она. – Каждый из них. Не вижу, почему с тобой должно быть иначе. – Она тычет ему пальцем в грудь.
Джонс пытается попасть ключом в дверь подъезда.
– Все хотят с тобой спать? А ты почем знаешь?
– Исследования показывают, – повиснув на Джонсе, она одолевает порог, – что у мужиков очень низкие минимальные стандарты насчет того, с кем им спать.
– Значит, не ты у нас такая неотразимая, а просто мужики кобели?
– Одно другого не исключает. – Они поднимаются по лестнице. Ева вдруг останавливается, и Джонс, обнимающий ее за талию, тоже вынужден затормозить. – Поцелуй меня, Джонс.
«Это ловушка!» – вспыхивает в мозгу и поступает на речевой аппарат, но он не реагирует, потому что целует Еву. Губы ее, мягкие, просто восхитительные, начинают подергиваться, и она хихикает. Джонс отстраняется, подхватывает устремившуюся наверх обманщицу.
– Так нечестно. Я был не готов.
– Все кобели говорят то же самое.
– Сама меня соблазняешь, и я же при этом кобель.
Они добираются до квартиры. Внизу он сунул ключи не в тот карман и теперь должен отпустить Еву, чтобы достать их. Она приваливается к стене коридора.
– Потому что ты опускаешься уровнем ниже. А я вот, – она скользит вниз по стенке, – уже… опустилась. – Джонс поднимает ее, но голова Евы продолжает запрокидываться, а тело в его объятиях не подает признаков жизни.
– Ева! – шепчет он. Это не помогает. Он приподнимает ей голову. Рот у нее открыт, глаза под темными тяжелыми веками превратились в щелочки, как у зомби. Ева отключилась. Не та ситуация, которую стоит демонстрировать соседям – у них у всех в дверях есть глазки, и многие беззастенчиво ими пользуются. Он сражается с дверью, потом с Евой, которую надо втащить внутрь, ни обо что не ударив. Это труднее, чем кажется, – она стала совершенно бескостной, ее руки болтаются, описывая круги. Он тащит ее через гостиную, роняет на кровать, садится, тяжело дыша, рядом.
Она не шевелится. «А вдруг умерла?» – пугается Джонс. Нет, похрапывает. Он заботливо кладет ее голову на подушку. Она перестает храпеть, причмокивает губами. Джонс вытирает слюнки, собравшиеся у нее в уголке губ.
Заперев квартиру, сняв костюм и почистив зубы, он минут через десять возвращается в спальню. Ева лежит точно в той же позе. Он не уверен, что с нее можно снять, а чего лучше не трогать. Туфли, часы, браслет и ожерелье, решает он, юридически-моральных осложнений не вызовут.
Не рискуя вытаскивать из-под нее покрывало, он достает новое одеяло из шкафа, укрывает ее и сам ложится рядом.
–: Ммм. – Она прижимается попкой к его бедру. – Бвжж.
– Чего?