Компаньонка

Неёла Ануфриевна и все присутствующие осенили себя крестом. Только старший конюх не вскинул руки. Он в задумчивости смотрел на управляющего.

Конюх вообще не особо любил людей, но были также особо нелюбимые. К таким и относился управляющий Гордей. Более всего конюха настораживало то, что Гордей его побаивался. Конюх чуял его страх за версту, но не понимал природу этой боязни. Вот и теперь от пристального взгляда конюха Гордей засуетился и покраснел.

***

– А я с князем нашим попробую переговорить и за тебя словечко замолвлю, – промокнув испарину белоснежным платком, громко заявил Гордей. – Попробуем сына твоего пристроить…

– С князем я сам потолкую, – перебил конюх. – Помощник мне нужен…

Конюх чуть улыбнулся Ануфриевне.

– Ступай. Пиши.

– Век не забуду, – в слезах прошептала та.

Гордей вновь похлопывающими движениями по плечу стал утешать кухарку, успокаивающе приговаривая, как маленькой, уводя её с кухни.

– Ну ему-то его светлость точно не откажет. Он-то у нас как за пазухой…

Управляющего в кухне уже не было, но слова его долетели до адресата. Конюх скорее оскалился, чем улыбнулся, и, глянув на Настасью, засмотрелся на её живот.

– Казак?

Настасья чуть виновато потупила взор и вздохнула:

– Да говорят, девка.

– Девка – это хорошо, – улыбнулся ей конюх.

***

Управляющий Гордей не в первый раз повторил вознице его задачу, тот, кивая через слово, дожевывал пирог с капустой. Вытерев пальцы о камзол, мужичок взял у Гордея письмо и сунул его за пазуху.

– Да, постарайся поскорей управиться.

Гордей повернулся на каблуках и, сделав пару стремительных шагов, чуть не сбил графиню с ног.

Мари спешила отослать и своё письмо, но в этот раз не позабыла о своём «маскараде».

– Ваша светлость, извините! Желаете письмо отослать?

– Да, будьте любезны…

Мари протянула письмо в руки возницы, игнорируя порыв управляющего помочь.

– Доброго пути. Ждём ответа, – любезно пожелала Мари вознице.

Опешивший « доставщик писем» улыбнулся графине беззубой улыбкой и поклонился.

Мари, проводив его взглядом, мимо Гордея прошествовала в особняк.

***

Оказавшись в холле, Мари, не отдавая себе в том отчёт, подошла к дверям в бальный зал и дернула за ручку. От досады Мари закусила нижнюю губу. Двери вновь не поддались.

Слишком поздно Мари поняла, что за её спиной стоит дотошный управляющий.

– Ежели её светлость изволит, то её письма могут отправляться с лакеями князя, в индивидуальном порядке и пожелании.

Мари повернулась к собеседнику с милой улыбкой на устах.

– Не стоит беспокойства, благодарю.

Мари отошла от запертых дверей и стала подниматься к себе в комнату. Она спиной чувствовала на себе недобрый взгляд управляющего.

***

Быстрыми уверенными шагами старший конюх пересёк парк и заметил ярко-голубое платье Кити. Конюх решительно направился к ней.

В чём-то Гордей был прав относительно отношения князя к старшему конюху. Он не титулованная особа, не прибеднялся и не лебезил перед князем. Он держался уверенно и точно зная, что отказа не будет в чём бы то ни было.

Конюх приблизился к Кити и князю и сразу перешёл к делу.

– Барышня, у меня в конюшне, за стойлом Зевса, моя рыжая окотилась…

– Котята! – радостно вскрикнула Кити. – Ты их оставил?!

– Оставил.

– Всех? – изумилась Кити.

Конюх улыбнулся в ответ. Кити, поцеловав отца в щеку, помчалась к конюшне.

– Ловко… – промолвил князь, глядя вслед дочери.

– Ваша светлость, просьба есть…

Влад посмотрел долгим взглядом на конюха.

– Наша светлость слушает, – с ироничной серьёзностью произнёс князь.

Конюх чуть улыбнулся на это.

– Влад, у нашей кухарки беда приключилась, – начал рассказывать конюх.

И они не спеша пошли по аллее в сторону дома, как пятнадцать лет назад. Только теперь они были не мальчишками.

***

Кити, оттирая руки и отряхивая своё светло-голубое платье, вошла со двора в кухню. Она озорно улыбнулась, увидев свою любимую няньку.

– Добрый день, нянечка. Можно мне молока для… Что с тобой?

Кити подбежала к скамейке, на которой сидела Неёла Ануфриевна, и опустилась перед ней на колени.

– Няня, что случилось? Родная моя, на тебе лица нет…

Кухарка залилась слезами, вызванными жалостью близкого человека. Она сгребла Кити в объятия и, уткнувшись в её плечо, разрыдалась ещё пуще прежнего.

– Настя, говори! – приказала служанке Кити.

Настасья хлопала своими большими глазами и, открыв рот, не смогла издать ни звука.

Неёла, поуспокоившись, высморкалась в фартук и отёрла свои мокрые щёки.

– Деточка, письмо я получила. Ох, худое письмо! Сын мой, Клим мой, ждал ребёночка. Невестка разродиться должна была вот-вот… ну и вот, не смогла.

Бездонные глаза Настасьи от этих слов стали ещё больше.

– Ну что ты, как корова пуганая, уставилась на меня, – вывела из оцепенения её Неёла.

Кити поднялась с пола и присела рядом со своей няней, обхватив её большие мозолистые руки своими ладошками.

– Ты мне скажи, если я хоть что-то могу для тебя сделать, нянюшка моя…

Кити, всхлипнув, уже не в силах сдержать слёз, судорожно вздрагивает от сотрясающих её рыданий.

– Да, что ж ты сделаешь, голубка моя?

Настасья, уткнувшись в угол, тихо глотает слёзы.