Компаньонка

Дело шло как по маслу. За несколько недель до прибытия детей по городкам расклеивались объявления: «Ребенку нужен дом! Хорошо воспитанные дети. Любого возраста. Обоих полов. (Белая раса подразумевалась сама собой – об этом даже не упоминали.) Адрес, время и место прибытия будут объявлены дополнительно».

Поезда всякий год шли в разные города. Общество чередовало разные маршруты, чтобы штаты насыщались сиротами равномерно, чтоб сироты оставались редкостью и не представляли угрозы для местного демографического положения. На каждом маршруте много станций, к каждой станции притулилась городская площадь, так что выбор есть. Женщины-агенты со списками тоже ехали на поезде; они уговаривали детей не беспокоиться, если их не взяли на первых же остановках. Обычно люди охотнее берут малышей. Когда младенцев разберут, придет и ваш черед, обещали агенты.

Тем не менее их инструктировали. Учили отвечать улыбкой на улыбку и петь по команде «Иисус меня любит». Девочек предупреждали: если будущие родители попросят задрать юбку, надо задрать: они посмотрят, прямые ли у вас ноги. Им же нужно знать, что они получают. Напротив Коры сидели два рыжих мальчика. Они держались за руки даже во сне. Старший сказал агенту, что они братья и их нельзя разлучать. Она пообещала, что постарается.

Когда поезд приезжал в новый город, детей приводили в порядок: мыли им лицо и руки, причесывали, меняли одежду. Еще в Нью-Йорке всех искупали и каждому выдали даже не один, а два набора одежды: один дорожный, другой для смотрин. Каждому – теплое пальто, новую обувь по размеру, мальчикам кепки, девочкам ленточки в волосы. Агенты виртуозно умели плести косы, завязывать шнурки, оживлять лица заплаканные и заспанные. Когда дети становились чистыми и опрятными, их выводили на сцену, обычно в церкви или театре. Залы бывали полны, люди иногда приходили просто посмотреть.

Даже тогда Кора чуяла опасность. Она неподвижно стояла на одной, другой, третьей сцене, а взрослые вились вокруг, разглядывая ее и других детей; некоторых просили открыть рот и показать зубы. Она радовалась, что родилась не мальчиком. Мужчины и женщины стискивали мальчикам тощие плечи, щупали мышцы; прижимали ладони к коленкам и худеньким бедрам. Некоторые своих намерений не скрывали. Корову когда-нибудь доил? Кукурузу лущить приходилось? Болеешь часто? Родители хворые были? Работать умеешь? Но оказалось, что и девочкой быть не так уж хорошо. На одной станции Кора слышала, как мужчина с длинной бородой втолковывал большой девочке с толстыми черными косами, какая она красивая, а у него несколько лет назад умерла жена, и живет он совсем один, но дом огромный, а детишек ты любишь? Вместо ответа девочка нарочно сильно закашляла, даже рот рукой не прикрыла, и побагровела так, будто задыхается; пришлось ему убраться. Когда этот угрюмый дядька проходил мимо Коры, она тоже принялась кашлять.

Из них семерых первой взяли Розу. Кора не видела, кто ее выбрал. Она так волновалась на сцене, что даже не заметила, как Роза исчезла, пока не вернулась в поезд и не увидела, что Розы нет. На следующей станции забрали Мэри Джейн – она так и прыгнула навстречу молодому мужчине в черном пальто и с тростью, который спросил ее: хочешь, я подарю тебе пони? У него была красавица-жена в длинной зеленой юбке и изящ ном зеленом жакете, с белокурыми кудряшками под шляпкой. Выходя с ними из зала, Мэри Джейн повернулась и помахала Коре, на секундочку погрустнела, но глянула на мужчину, снова улыбнулась и исчезла.

Как забрали Патришу, Кора тоже не заметила.

К Канзасу больше половины детей разобрали, но на Кору пока никто не положил глаз. Она понимала, что и сама виновата. Некоторые дети на каждой станции пели «Иисус меня любит», – таким, конечно, доставалось больше внимания. А Кора стеснялась. И была по-детски подозрительна. Ей вспоминались сказки сестры Джозефины: Белоснежка, Гензель и Гретель. Все эти люди, которые смотрят их на сцене, тоже кажутся хорошими и добренькими. А как останешься с ними наедине, выяснится, что это людоед или ведьма. Интересно, думала она, а что, если меня вообще не выберут. Проедем все станции, все сцены, и так мы будем всё ехать и ехать. А потом, когда всё проедем? Тетеньки, которые нас везут, поедут обратно, и я вместе с ними.

Вот что было у нее на уме, когда она впервые увидела Кауфманов. Оба бледные, тощие, долговязые. Не то чтоб очень уж заинтересовали Кору, просто привлекли внимание. Мужчина постарше, лоб в глубоких морщинах, губы тонкие и бескровные. Женщина помоложе – может быть, дочь, – но не такая красивая, как та, в зеленом платье, что забрала Мэри Джейн. У этой глазки были маленькие и блеклые, а нос острый. На голове клетчатый чепец.

– Привет, – сказала она.