Компасу надо верить

Без числа

Спасибо, следопыты! Я напишу письмо генерал-лейтенанту Катукову. Он должен был знать моего папу. Пусть напишет, как он воевал! Спасибо за бронебойщика! Я сказал ребятам, что у нас воевал Григорий Кагамлык! Алешка Звездин согласен со мной! Комсомолец стоял насмерть!

3 января. Ночью

Чуть не разбудил Встреченку. Кричал что было силы! Я видел красную звездочку спутника!

Без числа

Получил второе донесение о бронебойщике Григории Кагамлыке. В нем — стихи, ребята переписали их из листовки, которую недавно нашли. Стихи нам понравились. Вот они:

Два танка горят, подожженные им,
Он вновь заряжает мушкет.
Столбами до неба вздымается дым
И пламенем ветер нагрет.
Но немцы все ближе, и ранен герой,
И сил уже, кажется, нет.
Но все же Григорий здоровой рукой
Достал комсомольский билет.
И пишет он кровью на синем листке,
Что шагу не ступит назад.
И снова горячий удар по руке —
Разрыва тяжелый раскат.
Но целится в пушку герой Кагамлык,
Стреляет три раза подряд.

ГЛАВА 32 Есть руда!

Встреченка еще спала, утонув в темноте, когда в карьере раздалось несколько тугих, упругих взрывов. Дом наш сильно тряхнуло. Зазвенели окна. С потолка посыпалась пыль.

Лампочка под потолком закачалась и потухла. Пока я возился в темноте, одно за другим зажигались окна в соседних домах. По снегу вытянулись узкие полоски света.

Предчувствие какого-то большого события, о котором я еще ничего не знал, заставило лихорадочно одеться и выскочить на улицу.

Дул холодный ветер. Пощипывало нос и спирало дыхание. Выпавший ночью снег лежал мягкой пушистой периной.

Раздалась вторая серия взрывов. Земля гулко охнула, и я ощутил сильные удары в подошвы подшитых валенок. Тысячи снежинок, еще не успевших слежаться, взлетели и закружились в воздухе.

Едва затихло эхо разрывов, как вся деревня проснулась, высветилась огнями.

После сильных взрывов особенно звонкой показалась наступившая тишина. По деревне разрывались собаки и неслось гулкое хлопанье дверей в домах и хатах.

Я бросился бежать к карьеру. На снежной дороге не было видно ни одного рубчатого следа.

Скоро за спиной я услышал тяжелый топот.

— Эй, подожди!

Окликнувший меня рабочий остановился и торопливо принялся застегивать пуговицы короткого ватного пиджака.

— Морозит? — в темноте пыхнул красный огонек папироски.

— Здорово рванули!

— Двадцать тонн — не фунт изюма! Массовый взрыв!

— Массовый? — горькая обида захлестнула меня. Предчувствие не обмануло. Дядя Макарий все знал! Нарочно остался работать в ночную смену. Алешка товарищем называется, а не предупредил!

Пробежав больше километра, мы выбились из сил. Остановились около электрического фонаря. Я с любопытством разглядывал случайного спутника — высокого костлявого мужчину.

— Рослый ты парень! — сказал он. — Я тебя поначалу за работягу принял. Зачем в карьер топаешь?

— Дело есть! А вы?

— Охота посмотреть. Как бы до руды не дошли!

Я не мог больше спокойно стоять, рванулся вперед.

— Успеем, торопыга! — рабочий затянулся папироской.

Скоро мы подошли к мосту через речку. Сзади вспыхнули фары и осветили скатерть белой дороги, степь.

— Подождем. Может, подвезут.

— Давайте.

Грузовая машина, посапывая мотором, быстро приближалась в облаке снежной пыли.

Мой спутник высоко вскинул руку.

Машина резко затормозила. Мы подбежали к ней. Из кабины высунулся шофер. Я узнал Алексея Алексеевича Лутака.

— Садитесь! Думал, не догоню. Здорово шпарили!

В темноте нельзя было рассмотреть стоящих в кузове людей. Несколько человек сразу подхватили меня и втащили в кузов.

— Трогай!

ЯАЗ рванул с места. Снова замелькала снежная степь. Холодный ветер сильно сек лицо, забирался под старое пальто. Мой новый знакомый дыхнул табаком.

— Садись, парень, теплее будет!

Машину сильно подбросило, и мы покатились по кузову, как кочаны капусты.

Кто-то из рабочих застучал рукой по гулкой крыше.

— Черт, тише крути! Людей везешь!

Лутак притормозил ширококрылую машину.

— Мне тоже охота на первую руду посмотреть! — сказал он, поднимая стекло кабины.