Компиляция. Введение в патологическую антропологию

История – вообще редкостная прошмандовка. Этот постулат не нужно ни доказывать, ни обосновывать. Это аксиома. Достоверность того или иного события, произошедшего когда-то давно, априори вызывает сомнения. Любой исторический факт можно считать условно истинным, лишь покуда живы его свидетели. Чем их больше – тем полней и объемнее картина, тем реальней ее масштаб. По мере вымирания очевидцев степень доверия к их рассказам неумолимо снижается. Таков парадокс однозначности свершившегося – отчетливые следы предопределения с течением времени умело заметаются лисьим хвостом субъективных допущений. Свидетели вымирают, зато стремительно множатся ряды всевозможных исследователей и трактователей. Каждый из них привносит в желеобразный сумбур исторической науки свою версию предпосылок и последствий, разжижая и без того водянистый мозг старушки Клио. Какую из них считать максимально приближенной к действительности, определяется только общественным договором, который сам по себе не может существовать сколь бы то ни было серьезный срок, будучи раздираем со всех сторон клыкастыми челюстями всевозможных конъюнктур. Таким образом, любая наукообразная срань, какой бы абсурдной она ни была, с точки зрения статистики ничуть не менее убедительна, нежели любая из концепций, пользующихся на данный конкретный момент времени общественным признанием.

Считается, что Архимед был убит римским солдатом, одним из тех счастливчиков, кто не сгорел заживо на подожженных архимедовым лучом галерах, кого не пришибло каменное ядро, выпущенное из архимедовых катапульт, кто пережил долгую изнурительную осаду, приведшую в конце концов к падению Сиракуз. Однако, правда заключается в том, что пока Архимед был жив, ни один вооруженный римлянин не ступил на улицы его родного города. Что, тем не менее, не отменяет факта насильственной смерти античного энциклопедиста.

Марк Клавдий Марцелл, римский консул и потомок тезоименитого основателя плебейской ветви блудного семени Клавдиев, носил чужое имя. На самом деле оно принадлежало его старшему брату, отказавшемуся в его пользу от первородства. Марцеллов традиционно интересовало военное дело, интересовала власть и все, что с ней связано. Но Марк Клавдий пошел не в породу. Упражнениям с оружием и прочим здоровым, приличествующим его происхождению забавам он предпочитал занятие низменное. Его увлекала инженерия, точно какого-нибудь презренного ремесленника. Сам он не видел в нем ничего постыдного и когда встал серьезный вопрос о том, кто продолжит семейный политический бизнес Марцеллов и унаследует их состояние, Марк Клавдий, не задумываясь и минуты, отказался и от имени своего, и от наследства. Благо, младший братец с колыбели проявлял все те задатки, которые считались в их роду главными достоинствами. Гордость, строптивость, высокомерие, холодный расчетливый ум и небрежение к боли. В основном, к чужой. Но и к своей, если такая случалась, он также относился с брезгливым презрением. Образец римлянина и властителя. Ему было предопределено стать диктатором и он им станет. Позже.

А его старший брат теперь живет своей недостойной жизнью и вполне ею счастлив. Он еще молод и жаден до знаний. Он перенимает опыт у римских ученых. Он не считает зазорным общаться с рабами, занятыми в строительных работах и даже среди них умудряется находить себе учителей. Он делает немалые успехи. Придумывает системы подъемных блоков для возведения высоких зданий, изобретает насос для заполнения акведуков водой. Вскоре он впитывает в себя все те знания, которые только можно получить в Риме. Но этого ему мало. Он чувствует, что может познать больше и подняться выше. Но не знает, как. Проходят годы и он узнает, что в городе Сиракузы, колонии изнеженных и переживающих упадок своей цивилизации эллинов, живет великий человек, чей технический гений превзошел все пределы человеческих возможностей. Марцелл отправляется в Сиракузы и поступает к Архимеду в ученики. Ученичество продолжается много лет. Постепенно Марцелл становится подмастерьем Архимеда, его правой рукой. О лучшей доле он и мечтать не мог. Свет личности мастера затмевает в его глазах свет всех небесных светил, вместе взятых. Мастер – человек сложный. Порою он бывает безудержно весел, разгулен и похотлив, словно переевший корня мандрагоры Сатир, порою молчалив и угрюм. Иногда он и вовсе куда-то надолго исчезает, а потом появляется, будто из ниоткуда, с ворохом чертежей новой диковинной машины или рукописью очередного ученого трактата. Марцелл подозревает, что мастер не до конца впускает его в свой мир, но это его особо не тревожит. Может быть… Когда-нибудь… А нет, так и нет.