Компьютерра PDA 29.05.2010-04.06.2010

Другие писатели, платформу Советской власти не поддерживающие и от участия социалистического строительства уклоняющиеся, могли либо поменять взгляды, либо поменять профессию: заняться рубкой леса, сооружением каналов и прочими общественно-полезными деяниями – разумеется, тоже под руководством специально на то созданных органов. Все предпочли остаться в профессии, хотя не всем это удалось. Во всяком случае, к тридцать четвертому году, когда состоялся Первый Всесоюзный съезд советских писателей, членов СП оказалось две с половиной тысячи – когда в одном только РАППе их было за четыре тысячи. На съезде писателей наградили званием "инженеров человеческих душ", а товарищ Жданов простыми партийными словами объяснил, в чем, собственно, будет заключаться их работа: "Товарищ Сталин назвал вас инженерами человеческих душ. Какие обязанности накладывает на вас это звание? Это, во-первых, знать жизнь, что бы уметь её правдиво изобразить в художественных произведениях, изобразить не схоластически, не мёртво, не просто как "объективную реальность", а изобразить действительность в её революционном развитии. При этом правдивость и историческая конкретность художественного изображения должна сочетаться с задачей идейной переделки и воспитания трудящихся в духе соцреализма". Не исключаю, что эти слова в уста Жданова вложил сам товарищ Сталин, уж больно похоже на лексику "великого кормчего" – так называли Сталина писатели с трибуны съезда.

Задание партии было встречено с деревянным восторгом. Иначе и быть не могло. Все решения съезда принимались единогласно и на ура, всякое "против" было немыслимо. Хотя в душе каждый, вероятно, считал себя способным на большее, нежели воспитание трудящихся в духе соцреализма. С другой стороны, писать по указке даже лучше: при случае можно урок и перевыполнить. То, о чем просил Маяковский в двадцать пятом году, даровали. Кстати, стихотворение "Домой!", где ровняли штык и перо, есть образец черной утопии, только вчитайтесь: "Я хочу, чтоб в конце работы завком запирал мои губы замком".

И – сбылось.

Но гладко было в резолюциях. Подвох разглядеть удавалось не всем. А он был, подвох. Наивно было считать, что если идти точно по линии партии, то все будет хорошо – с идущим. Так-то оно, может быть, и так, но беда в том, что линия партии не есть нечто постоянное, она порой изгибается совершенно непредсказуемо. Сам процесс от замысла до полки книжного магазина занимает время, и время немалое. По этой причине писатель становится заложником календаря. Дело не только в персоналиях (хотя и в них тоже), а в нюансах. Запаздывающий флюгер – что может быть нелепее? И потому многие искренне преданные и совершенно лояльные писатели попадали впросак, даже такой, как Демьян Бедный, РАППовский идеал (РАПП призывал всех поэтов "одемьяниться"). Не угадал. Писал, как прежде, а линия повернула. Вот и вышла промашка. Ничего страшного не случилось, ну, из кремлевской квартиры выселили, ну, из партии исключили... Зато остался жив, на свободе и с писательским билетом.

Люди умные и тут нашли выход: писать под непосредственным контролем ("Я хочу, чтоб над мыслью времен комиссар с приказанием нависал"), а лучше всего не писать вовсе. Чем жить? А делами Союза Писателей и жить. Ходить на собрания, слушать, постановлять, голосовать, работать в комиссиях и подкомиссиях, стать литературным чиновником, из рядового солдата пробиться в капралы, а там, глядишь... Но все же риск существовал. Но где его не было, риска? И потому заветный билет члена Союза Писателей для многих был и мечтой, и путеводной звездой. И дело тут, конечно, не в возможности ходить в ресторан при Доме Писателей или получить хорошую квартиру (хотя...) Просто вне СП существовать писателю было невозможно. Издать книгу аутсайдер не мог, и позднее возник парадокс: без книг в СП не принимали, а без членства в СП книг не издавали. Тем не менее, нет правил без исключений, и за счёт исключении СП рос, рос и вырос в колосса на ногах вполне прочных.

Сталин, думаю, ощущал себя просвещенным владыкой. Присуждение Сталинских премий было делом важным и ответственным. Генсек читал многие номинированные произведения, и читал внимательно – во всяком случае, в сороковые годы. Принято считать, что Сталин отдавал приоритет произведением злободневным, сиюминутным. Отчасти так и было. Но премию получил и Алексей Толстой за "Петра Первого", и Шолохов за "Тихий Дон", и Каверин за "Двух капитанов", и Маршак за "Двенадцать месяцев" – это только мое любимое, а вообще в списке много достойных книг. Под доспехом деревянного солдата у многих – да у всех – билось настоящее сердце. У кого доброе и щедрое, у кого злое и завистливое, но – живое.

На писателей не жалели ни денег, ни времени. И наградить могли, и посадить: "А жаловать своих холопов мы всегда были вольны, вольны были и казнить"...

Не преувеличивалась ли роль писателей? Не зря ли партия расходовала на них свое внимание?