Компьютерра PDA N110 (07.05.2011-13.05.2011)

Ну а в инклюзивных экономиках – права собственности защищаются. Функционирование рынка поддерживается и регулируется государственными институтами. Открытие новых бизнесов упрощено, но понуждения к исполнению контрактов – сильны. Важной чертой инклюзивных экономик господа профессора считают доступ большинства населения стран к образованию и различным видам деятельности. Власть в инклюзивных политических институтах распределена, ограничивается разделением её ветвей; системой сдержек и противовесов.

Политические и экономические институции, по Робинсону-Эйсемоглу, действуют синергически, с положительной обратной связью. Экстрактивная экономика, с её концентрацией богатств в руках олигархов, усиливает экстрактивную политическую систему, с её олигархической системой власти. Те же, кто получил в свои руки ничем не ограниченную власть, быстро сумеют добавить к ней богатство – богатенькие буратино не имеют же механизмов для защиты своей собственности. Распределение власти приводит к ограничению деятельности олигархически-монополистического капитала и формированию свободного рынка.

Но вот в чём беда: в большей части истории человечества социальные институты были экстрактивными. Эйсемоглу цитирует историка сэра Мозеса Израэля Финли (1912-1986, автора классической "Античной экономики"), утверждавшего, что "в контексте универсальной истории свободный труд, оплачиваемый труд есть исключение". Египет, Греция, Рим, государства Азии, доколумбовой Америки – они поднимались на принудительном труде рабов и крепостных. То же было и на Юге США, и в России до 60-х годов позапрошлого века (всего лишь полтораста лет назад).

Механизмы формирования экстрактивных институтов Эйсемоглу рассматривает самые разнообразные. Но вывод один: хотя все в экстрактивных обществах знают о преимуществах обществ инклюзивных в плане развития, особенно высокотехнологического, экстрактивные общества сохраняются крайне долго. Дело в том, что они состоят из двух никак не связанных между собой групп. Из тех, кто обирает остальных с помощью государства, и из тех, кого обирают.

Так вот, у обираемых нет никаких политических механизмов для того, чтобы изменить положение дел. И экономических ресурсов для того, чтобы сформировать такие механизмы, у них нет. Элита же – всё понимает. Она имеет наибольший доступ к информации и прекрасно осознаёт глубину застоя, в котором находится её экстрактивная экономика. Может быть, и хотела развития, но…

Но в случае перехода к инклюзивным институциям элита общества экстрактивного теряет политическую власть. А нравы-то в таких обществах такие, что собственность не защищена. Теряешь власть – теряешь собственность. Поэтому-то в бывших колониях Латинской Америки и Африки, которые подробно рассмотрел Эйсемоглу, – Колумбии и Аргентине, Сьерра-Леоне и Египте – с получением свободы ничего не изменилось по сути. Те же инструменты, с помощью которых колонизаторы выкачивали местные природные богатства и обирали население, были перехвачены местными властями и скоробогачами.

Очень интересно Эйсемоглу рассматривает нынешний локомотив глобальной экономики – Китай. По его мнению, тамошняя элита, гарантировав свою политическую власть, сумела создать ограниченную инклюзивную экономику, свободный рынок с минимумом административных барьеров на нём. И с экономическими перспективами олигархии не всё однозначно.

Так, в среднесрочных перспективах она может обеспечить лучшие условия для экономики. Скажем, за счёт низких налогов. При очень уж либеральных демократиях до общегосударственного пирога есть слишком много охочих. А при автократиях, вроде чилийской, – не забалуешься! Но вот в длительной перспективе более свободные общества, по Эйсемоглу, выигрывают.

Точкой бифуркации между экстрактивными и инклюзивными экономиками он полагает Славную Революцию 1688 года в Англии. Читателям, владеющим аглицким, посоветуем "Дневники" Пипса (Pepis) - увлекательный рассказ о том, как среди казнокрадства и всевластия фавориток (бывших цветочниц в театре) Британия строила Флот Семи Воров, готовясь продолжить борьбу с Голландией и Францией за власть над океаном и мировой торговлей.

Ну, вот автор когда-то рассказывал о Трафальгаре. Там, пользуясь терминологией Робинсона-Эйсемоглу, сошлись две системы. Инклюзивная Британия, где в Королевском флоте и первый адмирал, и последний юнга знал, что хоть за трусость его и расстреляют, но в случае удачи он получит свою долю трофеев. И Испания, где голодных и оборванных моряков на верность католическим монархам благословляли патеры, обещая награду на небесах, а атеистичные французы могли при жизни вволю поорать Vive le Emperor!

Кто победил, известно… И это различие сохраняется и в постиндустриальном, информационном обществе. Насколько обоснованны взгляды Робинсона-Эйсемоглу, до выхода в свет книги сказать трудно, но на первый взгляд они кажутся более адекватными, нежели обещанный Фукуямой "Конец истории", при котором народы сольются во всеобщей либеральной радости…