Комплекс Наполеона

Ярослава что-то зашептала на ухо Никишиной, но та покачала головой. По лицу ее текли слезы, и оно сразу стало казаться еще старше и невыразительнее.

— Я расскажу сейчас, как там все получилось, — заговорила Варвара Михайловна глухим голосом. — Они вот, — она кивнула на разругавшуюся троицу, — к Аделаиде в кабинет пошли. Ну, она часто остается до ночи, все с ним вон милуется… А я что скажу? Дело-то не мое, пусть что хотят делают… А в тот вечер за ними и Валерия увязалась, она вообще любит выпить-погулять. И в тот вечер я видела, что у Аделаиды бутылка есть вина — какого, не знаю, я в этом не разбираюсь. Ну, я думаю, пошли и пошли, я и сама справлюсь. Все проверила, всех уложила, лекарства детям дала, как положено. А тут Сережка… Ну прямо как бес в него вселился, скачет и скачет! И Андрею мешает, и в другие палаты бегает! А тут еще эти, — она покосилась на директрису и ее спутников, — без конца зовут: то им пепельницу поменяй, то за сигаретами сходи… А потом у них и вино кончилось, а продолжить, видно, хотелось. Вот Ада и говорит мне: сходи, дескать, за бутылкой. А за бутылкой идти далековато, это ларек сигаретный рядом, и то, я считаю, нужно убрать, потому что дети все-таки…

Никишина замолчала, вытирая слезы.

— И вы все-таки пошли за водкой? — уточнила Ярослава.

— Пошла, как я Аде откажу? Она сама мне денег сунула.

— Сколько времени вы отсутствовали?

— Минут двадцать, полчаса, — сказала Никишина. — Я, правда, торопилась, переживала, как там дети без присмотра. Да и за Сережку тоже волновалась… Пришла, а в кабинете только Валерка сидит, пьяная уже. Еще стала мне выговаривать что-то, что, дескать, меня за смертью только посылать. Я еще не выдержала и сказала, что у нее дежурство вообще-то. Ну, тут она совсем грубо на меня понесла, я молча бутылку на стол поставила и вышла. Смотрю — по коридору Ада идет, за стенку держится. Видно, плохо ей было. Я еще говорю, может, не надо больше пить? А она только рукой махнула. Пьяному человеку разве что докажешь? А следом и этот тащится, — она кивнула в сторону охранника.

Варвара Михайловна перевела дух.

— Вошла я в палату — Андрей спал уже, смотрю, Сережка подушкой накрытый лежит. Я еще подумала, что это он нарочно опять балуется. Снимаю подушку-то — а он не дышит! У меня прямо сердце чуть не остановилось! Правда, я и тут еще подумала — может, притворяется? Руку схватила, пульс прощупала — нету! Веки подняла — мертвый… Я сначала еще попыталась искусственное дыхание ему сделать, но все уже было бесполезно. Я тогда — к Аде бегом, а она уже на диване лежит, а эти двое обнимаются сидят, водку пьют да хихикают. При мне они, конечно, подобрались, и тут я Аду кинулась поднимать. Она, как про Сережку услышала, мигом протрезвела, за мной помчалась, а сделать-то уже ничего нельзя было…

— В котором часу это случилось? — спросила Ярослава.

— В начале первого ночи, — тихо ответила Никишина.

— Скажите, а когда вы ходили за водкой, ворота и дверь оставались незапертыми?

— Конечно, незапертыми, — кивнула Никишина. — Аделаида еще рукой махнула — говорит, дескать, что за полчаса случиться может?

— И что же было дальше, после того, как вы сообщили о смерти Сережи?

— Сели мы думать и гадать, что делать, — продолжала Варвара Михайловна. — Аделаиду прямо трясло всю. Да я понимаю, затрясет тут! Ходила она по кабинету, ходила, к водке еще прикладывалась… Эти-то двое притихли сразу, как мыши, и давай ее уговаривать не вызывать никого до утра — все равно, дескать, мальчишке уже не поможешь, а себе такой скандал наживешь… Я-то понимала, что так только все хуже будет, все равно ведь правда откроется!

— Почему же вы пошли на их условия? — спросила Ярослава.

Варвара Михайловна снова замолчала и задумалась.

— Растерялась я как-то. Еще подумала, что на меня грешить будут. А вот надо было сразу милицию вызывать!

— Скажите, подсудимая, — строгим голосом обратился к Никишиной прокурор Генин. — А почему вы признались только через две недели в убийстве? Почему только приезд Владислава Губанова спровоцировал ваше признание?

Варвара Михайловна снова замолчала.

— Не буду больше говорить, — сказала она через минуту.

— Варвара Михайловна, вы уж давайте решите: станете говорить, не станете, — усмехнулся судья Волохов. — А то нам и так тут разбираться придется долго, а вы еще медлите. Ну, смелее!

Ярослава толкала Никишину в бок и настойчиво что-то шептала, понуждая ее к продолжению рассказа.

— Не буду говорить, я уже все сказала, я устала очень… — проговорила она. — Делайте что хотите…

— Тогда я скажу! — звенящим голосом выкрикнул Андрей Никифоров. — Она не убивала никого, я видел! Она… Она боялась, что это я убил Сережку, поэтому и взяла вину на себя! Сперва молчала, потому что думала, что все обойдется, а потом, когда Сережкин отец приехал и сказал, что душу из всех вытрясет, она испугалась! Испугалась, что он докопается, что это я его убил!