Комплекс Наполеона

— Это ты меня запихнул! Ты! Ты!

Антонина с кулаками набросилась на бывшего мужа, но, поскольку все же была женщиной и поскольку была пьяна, никакого результата этот ее выпад не дал. Владислав сгреб ее в охапку и бросил на диван, заломив ей руки за спину.

— А, вот так, значит, ты решил, тварь?! Так, значит, решил, тварь?! — продолжала сопеть, извиваясь, Антонина. — Еще изнасилуй меня здесь, я заявление в милицию напишу, и тебя посадят! И вообще, я все Тольке скажу, он от тебя мокрое место оставит, менеджер несчастный, только и умеешь, что со слабой женщиной справляться! А Вовке уж если скажу, так тот вообще тебя прихлопнет, ему по фигу, у него две ходки.

— Какое изысканное у тебя общество, однако, — отдуваясь от напряжения, съехидничал Владислав. — Две ходки — это, конечно же, уважаемый человек!

— Уж поуважаеместей, чем ты, — тут же нашлась Антонина, прекратив, однако, сопротивляться и не выдвигая косноязычных обвинений.

Владислав ослабил напор, а потом, видя, что Антонина вроде бы не проявляет никаких агрессивных устремлений, вообще выпустил ее.

— Только смотри у меня теперь! Только смотри у меня теперь! — потирая руки, угрожающе шипела Антонина. — Я всем расскажу, всем! И Тольке, и Вовке, и дяде Леше расскажу!

— А это еще кто? — уже с интересом осведомился Губанов. — Пахан-авторитет какой-нибудь?

— Дядя Леша — это, между прочим, вот такой мужик! — подняла вверх большой палец Тонька. — Вот такой мужик! А сын у него охранником работает, он тебя дубинкой-то отходит по печени… Я думала, ты как человек, приехал, чтобы помириться, подарок привез… Видишь, в чем я хожу-то, видишь?!

И Антонина, задрав халат, продемонстрировала его явную неприглядность прямо перед носом у Владислава. Тот отстранился.

— Денег я тебе никаких не дам, — нахмурившись, заключил он. — И вообще, давай кончай этот концерт, я уезжаю. Скоро приеду забрать Сережку. Хотя тебя это уже не касается. А сейчас — все, прощай…

— Это ты куда это? — Антонина резко рванула с дивана, но, не удержавшись на ногах и зацепившись за ножку стола, упала на пол.

Губанов тем временем уже открывал входную дверь.

— Приезжай, приезжай, — все тем же угрожающим тоном крикнула она ему вслед. — Толька тебе морду-то начистит, тварь чертова! Всю жизнь мне испортил, гад! Всю жизнь извозюкал, сволота!

* * *

— Она так долго кричала, даже посуду била, — закончил свой рассказ Губанов. — Это я уже с улицы услышал, когда за дом заворачивал. Хотя посуды у нее уже и не осталось вовсе…

— И вы с ней больше не встречались? — уточнила я.

— Нет, встречался, — возразил Губанов. — Сразу после того, как узнал о смерти Сережи. Прямо из милиции я поехал к ней.

— И что же было на этот раз? — заинтересовалась я. — Как она восприняла известие о смерти сына?

— Да как… — махнул в сердцах Губанов. — Поплакала минут пять да за водкой пошла. Вернее, я… пошел, — опустил голову Владислав. — Потому что очень плохо на душе было.

Я понимающе кивнула.

— Они ведь мне даже не сообщили о смерти сына, эти работнички детдомовские! — продолжал сокрушаться Владислав. — Надеялись, видно, что я передумаю Сережку забирать и не приеду больше.

Я снова кивнула: я помнила нелепые объяснения Морозниковой по этому поводу, но не стала рассказывать о них Губанову.

— И что же было дальше?

Губанов еще раз тяжело вздохнул.

— Слава богу, хоть этого сожителя ее дома не было. Правда, потом он все-таки приперся, и все стало еще хуже.

— Почему? — поинтересовалась я.

— Да потому, что перед его приходом с Антониной еще возможно было нормально разговаривать. Даже несмотря на выпитую ею водку. А когда он пришел, то…

* * *

Анатолий явился злой, как собака. Ему в очередной раз не заплатили денег за работу, а проще говоря, выперли вместе с напарником с колхозного рынка, где они подрядились разгружать ящики с рыбой. Несмотря на их опухшие и небритые лица, экспедитор по простоте своей душевной понадеялся на этих работничков. Работники доверия не оправдали: несколько ящиков их трясущиеся руки просто не удержали и вывалили содержимое на землю, пяток килограммов рыбы они попытались продать на том же рынке, и им это частично удалось: два карпа были проданы за пятьдесят рублей, на которые немедленно была приобретена бутылка дешевого спирта, тут же на радостях и распитая. Одним словом, приехавший через два часа экспедитор застал обоих грузчиков ползающими по снегу, пьяно матерящимися и пытающимися собрать вывалянную в снежной грязи рыбу. После этого оба были с позором отправлены восвояси.

Самое обидное-то было в том, что спирт кончился, а денег у Анатолия не было ни рубля. И шел он домой злой, в полной уверенности, что даже пожрать ему там толком не удастся, и согревала его только мысль, что сейчас он сможет успокоить свои нервы, начистив Тоньке морду — и за неприготовленный ужин, и за то, что она, собака такая, наверняка отыскала его заначку и всю выхлебала.