Комплекс Наполеона

— Да, — с легким недоумением в голосе ответила женщина, и уверенности в ее тоне поубавилось. Она даже отступила на шаг назад. — А вы… все же по какому поводу? И при чем здесь суд?

— Вы ведь в курсе того, что сын вашего мужа от первого брака Сережа Губанов умер в детском доме? Причем, как выяснило следствие, насильственной смертью.

Следствие пока, правда, такого не выяснило. Следствием в данном случае была я. А кто я такая, Ирина Викторовна даже не спросила. То ли у нее не было сомнений, что меня официально послали тарасовские судебные инстанции, что скорее всего, то ли она растерялась, зная за собой какие-то грехи и боясь последствий их разоблачений… Так или иначе, она молча пропустила меня в квартиру. Собственно, если бы ей и потребовались документы, то на этот счет у меня всегда была при себе красная книжечка, давным-давно полученная с помощью друзей в милиции. На всякий случай.

Ирина Викторовна пригласила меня в кухню, но не стала предлагать ни кофе, ни чаю, ни коньяка с закуской, ни прочих разносолов. Да мне это было и не нужно. Я не стала тянуть время. Усевшись на табуретку, я начала излагать факты.

— Ирина Викторовна, следствию известно, что ваш муж хотел забрать к себе своего сына Сергея, оставленного матерью в детском доме три года назад. И документы, подтверждающие его право на это, были практически готовы. Но он не успел — мальчик погиб. Вы знали об этом?

Губанова присела за стол напротив меня и просто кивнула. Невысокого роста, в коротком голубом халатике, обнажавшем круглые колени, вся такая розовенькая, пухленькая и душистая, в белых кудряшках, она производила впечатление этакой наивной юной милашки, хотя, по моим представлениям, ей было где-то около тридцати. Она представляла собой полнейшую противоположность худой, замызганной Антонине. Да и вся обстановка вокруг также являла явственный контраст убогой хибаре в богом забытом Змеином овраге. Как два мира: один, из которого Владислав Губанов вовремя сбежал, другой — куда он пришвартовался и чувствовал себя в нем, видимо, весьма комфортно, если только не считать отягощавшего его душу «хвоста» в виде незавидной судьбы сына от первого брака.

Ирина Викторовна склонила набок хорошенькую головку в белых локонах, подперла гладким кулачком детский подбородок и продолжала ждать дальнейших вопросов, всем своим видом выражая: дескать, я вся такая душечка, вся перед вами на виду, что вы от меня еще хотите? Я же хотела от нее только правдивых ответов.

— Скажите, а как вы сами относились к предстоящим переменам в вашей семье?

— В каком смысле? — сделала вид, что не поняла, Ирина Викторовна.

— Ну вы же знали, что так или иначе не останетесь от этого в стороне. В вашу семью приходит посторонний, по сути, человек. И вы наверняка не раз обсуждали это с мужем. Каковой была ваша позиция?

Губанова молчала. Молчала довольно долго, минут пять. Потом устало посмотрела на меня и проговорила:

— Притворяться, что мне это было по душе, у меня нет сил. Да, я не хотела, чтобы этот Сережа жил с нами. И, кстати, никогда не скрывала этого от Владислава. Я приводила ему сотни аргументов, но он уперся, как осел. Он принял решение сам, не советуясь со мной, и это было обиднее всего.

— То есть вы прямо ему возражали?

— Не только я, но и все наши друзья и знакомые. Я уж не говорю о родственниках!

Под родственниками она, конечно же, имела в виду своих родителей, потому что родственников у самого Владислава Юрьевича не было.

— И возражения ваши заключались только в словах?

— Конечно! А в чем же еще? — Она недоуменно посмотрела на меня.

— Скажите, а вы когда-нибудь были в Тарасове?

— Я? Нет! — тут же ответила Губанова. — С какой стати мне там быть?

— Ну, все-таки когда-то там жил ваш муж…

— Вообще-то мой муж родом из Самары, — перебила она меня. — В Тарасове у него никого из родни нет, — резко подчеркнула она последнюю фразу и встала из-за стола. Подошла к серванту, достала флакон настойки валерьянки и плеснула себе в стакан. Я наблюдала за ней. Что это она так волнуется?

— Если вы считаете родственницей его первую жену, — презрительно продолжала она, — то он давно вычеркнул ее из своей жизни. Алкоголичка несчастная! Живет черт знает в каких трущобах!

— А вы откуда знаете? — прищурилась я.

— Мне Владислав рассказывал! — ничуть не смутившись, махнула рукой Губанова. — Тоже мне мать называется. А он еще хотел сюда этого мальчишку привезти! Вы представляете себе, что такое наследственность?

Ирина Викторовна снова села за стол и пристально посмотрела мне в глаза.

— Вообще-то да, примерное представление имею, хоть я и не врач, — улыбнулась я.

— Так вот! — Ирина Викторовна подняла пухленький белый палец. — Это очень серьезное дело. Я прочитала массу статей на эту тему, поверьте. И большинство ученых сходятся во мнении, что наследственность имеет куда большее значение, чем воспитание. А тут еще и последствия от пребывания в детском доме… Одним словом, понятно, что от этого мальчика ничего хорошего ждать не приходится.