– Все нормально… э… мистер Супермышь. Наш адвокат замял дело. Это оказалось просто. По американским законам каждый имеет право на свободу мысли и свободу творчества. Более того, мы нашли психиатра за двести штук, который в суде популярно объяснил этим яйцеголовым судьям, что кровавое убийство на экране, тем более мультипликационное, только способствует укреплению детской психики. Оно закаляет ее и делает из мальчиков настоящих манья… то есть крепких мужиков. А девочки просто визжат от восторга, глядя, как рвется одежда на жертвах, рассекаемая острым лезвием.
– Прекрасно, Барни, прекрасно, – прошипел Кристофер Полли, приходя в экстаз. – А то еще вырастут хлюпиками. Не цветочки же им в детстве рисовать с зайчиками.
– Это точно.
– Чем все закончилось?
– Мы выиграли дело, а потом устроили так, чтобы мамашу уволили с работы. Спустя месяц, когда она доедала последние крошки, дали ей на бедность двадцать штук, и теперь она счастлива. У нее нет больше к нам никаких вопросов. А ребенку подарили новую компьютерную игрушку «Разделай кролика на части тесаком для рубки тростника». И ему тоже теперь есть чем заняться под одеялом по ночам. Когда не может заснуть от страха. Зрителя надо воспитывать, как вы говорили не раз. Этот парень теперь точно вырастет нашим зрителем, если раньше не станет клиентом психиатра. Стратегия «Играть вдолгую» дает плоды.
– Молодец, Барни, так и надо поступать со всеми неразумными мамашами, чтобы были посговорчивее. Ты посмотри только, какую чушь выдумала, – наши мультфильмы вредят здоровью детей! Наши мультфильмы просто не могут наносить вред. Правда, Барни?
– Конечно, сэр. То есть мистер Супермышь.
В этот раз Кристофер Полли долго молчал, размышляя о чем-то и нервно покручивал мышиным хвостом в ладони. Как вскоре выяснилось, он думал о будущем детей Америки. И быстро придумал, каким оно будет.
– У нас большие возможности и никакой ответственности, Барни, – прервал он затянувшееся молчание. – На традиции нам наплевать. Это значит, что у нас великая миссия белого человека: наши мультфильмы должны воспитывать целые поколения Америки с учетом новых трендов. Что сейчас в моде?
– Шоу трансвеститов в школах, смена пола у детей без разрешения родителей, стирание таких отживших понятий, как «мама» и «папа». Радужные настроения в обществе и так далее.
«Испохабили радугу, сволочи, – от ярости Гризов чуть не выпал из образа гигантской мыши-переростка. – Какой красивый и романтический символ был. Ведь радуга – это просто радуга. А теперь на этот прекрасный символ смотреть нельзя без отвращения. Эх, надо будет за такое трактование радуги внедрить принудительную кастрацию любителей новых трендов. Или лет двадцать на зоне, как делают арабские товарищи. Там все само собой случится, и это будет вполне толерантно. А за „маму“ и „папу“ вы мне еще отдельно ответите, крысы проклятые».
– А что? – встрепенулся мистер Супермышь. – Отличные детские темы. Хороший пример для подражания. Надо срочно прописать их в сценариях новых мультфильмов.
– Но… шеф… – чуть задержался с ответом осмелевший Барни, – в обществе еще сильны консервативные настроения. Не все родители Америки готовы разрешить детям смену пола по своему желанию, даже за мороженое. Кое-где этому мешает религия. Говорят, Иисус не поддерживает ЛГБТ.
– А кто их теперь спрашивать будет, мой милый Барни! – расхохотался Кристофер Полли, подавшись вперед на своем троне, а потом и встал во весь рост. – Кто теперь верит в Бога? Ты же помнишь девиз прогрессивных американцев: «Мы верим в Бога, но предпочитаем наличные». А закон уже на нашей стороне. Сенаторы-демократы постарались. Да и республиканцы тоже. Детей сейчас любят все. Даже главный католик Вашингтона. Сорок лет подряд любил, как выяснилось, пока новый римский папа не лишил его сана за это невинное хобби, вот чудак.
Шеф «Фабрики по производству мышей № 5» испустил протяжный вздох и сел обратно на трон.
– Так что теперь, мой милый Барни, мы будем делать с детьми все, что захотим, даже без согласия родителей. Все эти детские сады и школы уже и вякнуть не посмеют. Наступают прекрасные времена, Барни. Но… они еще не до конца наступили, и поэтому нам здесь нужно хорошенько поработать. Сломить последнее сопротивление этих отсталых родителей. И той странной церкви, что еще не за нас, а за какую-то семью. Как ее там, бишь, называют… Прямо… Перво… Православная, точно. Какое странное название. Я бы в такую не пошел. Вот ты, Барни, в какую церковь ходишь молиться?
– В Церковь Сатаны. Я очень люблю деньги.