Комплекс Супермена

— Вот как. Хм-м… А я-то, наивная, вожделеющая ласк и утех дура, полагала, что ты подсел именно ко мне не только пожрать мяса. И свою вечернюю программу честно заработанного отдыха захочешь продолжить в более… Интимной обстановке.

— Разумеется, сокровище моё предусмотрительное. Ты правильно почуяла.

Вот только текилу допью. Не к тебе же её тащить?!

В комнатке у Моны было почти уютно. Тесно — да, но женская рука чувствовалась везде. В хаотичном нагромождении баночек и коробочек на туалетном столике с тремя зеркалами. В милом абажюрчике люстры, с так поразившими Михаила в первое посещение рюшечками. В дешёвых, но красочных бумажных репродукциях на стенах: только Мона предпочитала не пейзажи и натюрморты, а обнажённую натуру. Так что Даная, Саломея, мадам Рекамье, и прочие записные охмурительницы прошлого взирали на клиентов с хитрыми и призывными улыбочками.

— Ладно, милый. Как предпочитаешь: лечить сначала душу, а потом тело… Или наоборот?

Синельников знал, конечно, что иногда Мона бывает прямолинейной и прагматичной. А в речь иногда просто вставляет цитаты из «Методических указаний по релаксации персонала», как называлась регламентирующая отношения профессионалок и клиентов из контингента военного корабля полуофициальная инструкция, составленная штатными Флотскими психологами. Однако он уже не обижался, и не позволял себе изображать шокированного циничностью девственника: знал, что Мона изучила его достаточно хорошо, чтоб избрать именно такую тактику поведения.

С другими «релаксируемыми» она наверняка ведёт себя по-другому.

Поэтому Синельников, набычившись, буркнул:

— Наоборот.

— Отлично. Люблю деловой подход. — Мона начала неторопливо стягивать с плеч прозрачный платочек, вскоре бросив его на единственный в комнатке стул. Затем настала очередь молнии на спине платья — Мона предпочитала «маленькое чёрное», а не откровенные топчики и миниюбки, как Дениз, и большинство её коллег, имевших девизом знаменитое изречение: «Товар нужно показывать лицом! И распаковывать — быстро!».

Когда платье тоже отправилось на сиденье, и к нему присоединились сетчатые колготочки, Синельников, традиционно застывший на время «шоу», прислонившись к дверному косяку, чтоб полностью оценить предпринимаемые ради его эстетического наслаждения усилия, решил присоединиться: китель, брюки и рубашка проследовали на то же сиденье. Туфли и носки он снял ещё на пороге.

Мона забралась в постель, и накрылась простынёй. Последний акт стриптиза произошёл там: Михаилу продемонстрировали висящий на изящной кисти кружевной лифчик. Который словно сам-собой упал на ковёр, только для того, чтоб за ним почти сразу таким же макаром последовали и ниточные трусики.

Мона, невинно похлопывая пушистыми ресницами, начала неторопливо тянуть простыню на себя, открывая миниатюрные ступни с крохотными, словно кукольными, пальчиками, стройными лодыжками, и восхитительно пикантными ляжками. На Михаила поглядывала искоса, и, словно — смущаясь. Ага — смущалась она: два раза!

Когда в поле зрения попало то, что имелось между бархатистыми и нежными, как знал Михаил, на ощупь, бёдрами, Синельников решил, что он достаточно… Подготовлен.

Майка и трусы отправились на пол, а их хозяин — в постель.

Михаил никогда не пытался выяснить, сколько минут каждый раз длились их взаимоприятные, и проходившие обычно словно по неписанному, но священному ритуалу, игрища. Однако как правило он добирался до пика только после того, как его партнёрша успевала достичь, чего ей полагалось достичь, три или четыре раза. В начале их «общения» Синельников думал, что женщина только изображает оргазмы, чтоб сделать ему, мужчине-повелителю, клиенту, породистому крепкому самцу, приятное. Но потом понял: Мона действительно испытывает этот самый оргазм. Потому что никакая симуляция не позволит достичь таких мелочей, отлично уловимых глазу разведчика, как капельки испарины, покрывающие бесцветные пушистые усики над верхней губой, искусанные в кровь коралловые губки, судороги конвульсий, и полную отключку после уже его бурного «финала».

Да, Мона теряла сознание на несколько минут — он проверял это, приподнимая её веко, и видя каждый раз подкатившийся кверху мутный, невидящий зрачок. Однако после первого же раза, когда Михаил с перепугу хотел было вызывать врача, женщина объяснила, что ничего необычного в этом нет: нормальная реакция женщины, получающей удовольствие от… своей работы! И таким странным способом снимающей нервное напряжение. От неудовлетворённости некоей моральной составляющей этой самой работы.

Неудовлетворённость, как предполагал, но никогда не спрашивал Михаил, очевидно, состояла в том, что Мона ещё в самом начале своей «карьеры» вынуждена была самой себе признаться, что… Чертовски любит это дело. То есть — без секса не может прожить даже пары дней.