Компот из запретного плода

Пришлось Нинели, чистенькой, с вымытой головой, браться за вонючую тряпку. Не успела девушка бросить кусок мешковины на пол, как за спиной возник тот же конвойный, Нинель даже не поняла, как оказалась под противным потным мужиком; кричать, звать на помощь было бесполезно, хорошо, что милиционер недолго мучил девушку.

– Теперь пошла вон, – велел он ей, застегивая брюки.

Нинель вылетела из бани и кинулась в барак, она очень надеялась, что никто из товарок не поймет, что случилось, но ушлые бабы мигом начали хихикать и интересоваться, понравился ли девушке первый опыт.

Через неделю тот же конвойный затащил Нинель в каптерку, а потом, удовлетворившись, привел своего приятеля. Очень скоро девушку не использовал лишь ленивый.

В женском лагере основная часть заключенных мечтала о мужской ласке и старательно строила глазки охранявшим их мужчинам. Стать любовницей солдата или офицера согласились бы многие, о вспыхнувших романах с завистью говорили в бараках. Та, которой удалось заполучить мужика, моментально попадала в число привилегированных. Такая заключенная получала непыльную работу в библиотеке, столовой или медпункте. Мужчина в любых условиях остается мужчиной, своим любовницам охранники приносили мыло, новое белье и конфеты. А еще из уст в уста передавался рассказ о том, как некий начальник лагеря полюбил зэчку и потом, после того, как та стала свободной гражданкой, женился на ней.

Поэтому тех, кто спал с людьми в форме, не осуждали, им скорее завидовали, надеясь, что подобная удача улыбнется и им.

Но вот парадокс, Нинель мгновенно стали называть проституткой и подстилкой, а солдаты, задиравшие юбку покорной девушке, не спешили отблагодарить ее печеньем, использовали несчастную, словно резиновую куклу, а потом отшвыривали прочь.

В результате через год Нинель превратилась в автомат по удовлетворению любого, кому не противно было прикасаться к ней. И снова Нинель ненавидели все: те, которые не имели успеха у местных мужчин, и те, что обзавелись обожателями.

Под Новый год в лагерь пришел новый хозяин, но на судьбе Нинели перемены никак не отразились. 30 декабря ее запихнул в каптерку очередной охранник, Нинель покорно задрала платье, закрыла глаза и отвернулась, она давно поняла: главное – не обращать внимания на сопящего мужика, следует думать о чем-то ином, ну хоть о макаронах, которые могут дать на ужин, каша-то надоела…

Внезапно едва начавшееся действие было прервано, охранник вскочил и затараторил:

– Это не я… она сама!

– Так уж и сама, – ухмыльнулся вполне симпатичный мужчина средних лет, в котором Нинель узнала нового хозяина зоны. Никакого ужаса девушка не испытала, хуже ей все равно не станет.

– Она меня изнасиловала, – вдруг выпалил охранник, – принудила к развратным действиям.

– Это правда? – повернулся начальник к Нинель.

Та, по-прежнему лежа с задранным платьем, равнодушно ответила:

– Не знаю.

– Во, видали нахалку, – оживился солдат, – ее тут все, того, очень развратная.

– Пшел вон! – обозлился начальник.

Солдатик кинулся в коридор, а главный глянул на Нинель с явным раздражением.

– Вставай, чего развалилась.

Женщина медленно села.

– Не стыдно тебе, молодая, а всем даешь, – покачал головой хозяин.

– Сами тащат, – тихо ответила Нинель, – один снасильничал, а остальные потянулись.

– Дала бы в морду – и отстали.

– Ваши сильней.

– Платье-то одерни, – протянул начальник.

В его голосе неожиданно промелькнула жалость, и тут в горле у Нинели словно лопнула некая веревка, сдерживавшая тяжелый, горький ком.

Захлебываясь в слезах, девушка схватила мужчину за рукав и выложила ему все: про сиротство, платье, тягостную жизнь на зоне. Ей показалось, что добрый дядя внимательно слушает ее и даже, совсем уж невероятное дело, сочувствует несчастной, но тут вдруг крепкие руки опрокинули Нинель на спину, подол платья привычно шлепнулся на лицо.

Потешив основной инстинкт, начальник ушел, не сказав ни слова, а Нинель отправилась в барак, ей было так плохо, что даже всегда готовые поиздеваться товарки притихли.

Девушка заползла на нары и заколотилась в рыданиях, она выла и стонала до тех пор, пока перепуганные бабы не вызвали доктора. Врач лишь развел руками и угостил лагерной панацеей – половинкой таблетки анальгина.

К утру девушка пришла в себя и поняла, жить ей незачем, оставалось лишь выбрать удобный момент и правильный, безошибочный способ самоубийства.

В восемь часов Нинель вызвали в кабинет начальника.

– Садись, – велел тот спокойным голосом, – давай знакомиться, я – Александр Михайлович Дегтярев, а ты теперь убираешь административное здание, по зоне начнешь передвигаться бесконвойно, жить станешь в конторе, там есть чулан.

– Не надо, дяденька, – прошептала Нинель, – отпустите назад.

– Дура, – ласково произнес Александр Михайлович, – да любая за такое предложение сапоги лизать начнет. Почему отказываешься?

– В конторе мужиков полно, они меня замучают, – откровенно призналась Нинель, – и так все болит, а еще хуже станет.

Александр Михайлович побагровел.

– Теперь я тебе начальник, ясно?!

– Ага, – кивнула Нинель, – понятно.