– Так вот, позвонил Миша мне и сказал: «У меня прогулочный корабль на Москве-реке есть. И я хочу, чтобы ты с Семеном и Кириллом за меня на нем выпил». «Вместе с тобой и выпьем», – отвечаю ему.
– А он? – насторожился Липский.
– Словно знал, что с ним что-то случится, сказал, что вместе с ним выпить не получится.
– Чего тут странного, – встрял в разговор Братин, – только нелюбопытный не знал, что его арест – дело уже решенное.
– Еще не все, – сухо рассмеялся Цирюльник, – Миша умел сюрпризы готовить. Прилетел я в Шереметьево, а меня на выходе из терминала уже юрист ждет и торжественно мне вручает дарственную на тот самый корабль «Аэлита», – он победоносным взглядом обвел Липского и Братина, – волю покойного исполнить надо.
– Ты на корабль поднимался? – Семен почесал затылок.
– Сразу из аэропорта и заехал. Команда на борту, ждут: оказывается, и их Хайновский предупредил перед смертью.
У кладбищенских ворот стояли только машины Липского, Цирюльника и Братина, все остальные разъехались.
– Жду вас вечерком на корабле, – улыбнулся Яков, садясь в автомобиль, – полюбуемся закатом, посидим втроем, как в прошлые годы. Так что не прощаемся.
Солнце уже коснулось городских крыш, когда к причалу в Коломенском подъехала машина Семена Липского. Бизнесмен выбрался на доски настила, скосив глаза, осмотрел идеально начищенные туфли. Семен всегда и во всем любил порядок. В будке у начала причала никого не было, а вот на палубе виднелась пара официантов в белых пиджаках. Один из них, заметив, что на них смотрят, тут же сбежал к приехавшему.
– Добрый вечер, прошу подниматься на борт корабля, – пригласил он гостя и словами, и жестом – вытянул руку, отступив в сторону.
– Братин уже приехал?
– Вас ждут, – ушел от ответа официант.
Охрану Липский оставил на берегу, так всегда поступал не только он, еще не хватало, чтобы в гостях каждый сидел в окружении собственных охранников. У Хайновского тоже была охрана – и что, сильно это ему помогло?
По надежному трапу Семен Липский поднялся на палубу. Матрос тут же торопливо отвязал швартовы. Загудел двигатель. «Аэлита» медленно отваливала от причала. Корабль уже выплыл на середину реки, когда Липский подошел к столику, за которым сидели Братин и Цирюльник. Липский взялся за спинку свободного стула, но не смог сдвинуть его с места, тот оказался привинчен к полу, как и стол.
Цирюльник рассмеялся:
– Я тоже попался. Хвать, а его не сдвинуть.
– Это чтобы стулья при качке по кают-компании не перекатывались, – высказал предположение Братин.
– Не знаю, где собирался встретить на Москве-реке девятибалльный шторм покойный Миша, – заерзал на привинченном стуле новый хозяин судна, – или он собирался плыть в одно из пяти морей, портом которых является Москва. Ни в школе, ни теперь не могу сказать, каких именно. Теперь уже нам не узнать.
Липский присел на край стула, сжал в кулаке матерчатую салфетку, небольшой пирамидой возвышавшуюся перед ним. Официант – крепкий, плечистый, замер у столика:
– Прикажете подавать?
– Можно и подать, – ответил Яков Цирюльник.
– Куда мы плывем? – огляделся Липский, корабль как раз проплывал под мостом, с которого на надстройку в прошлое плавание спускался Клим Бондарев.
– Катаемся, – Цирюльник положил перед собой руки.
На стол была подана водка в запотевшем графине, перед гостями и хозяином стояли большие тарелки с холодными закусками. За бортом журчала вода. Солнце уже исчезло за горизонтом, о нем напоминала лишь узкая оранжевая полоска над высоким берегом.
– За Мишу, интересный он был человек. Всегда красиво появлялся в компании, сумел красиво и уйти, – Братин поднял рюмку, – светлая ему память.
Братин и Липский выпили водку залпом, Цирюльник одолел рюмку в три глотка и закашлялся.
– Что, не пошла?
– Отвык я в Швейцарии с русскими пить, – заулыбался Яша.
– Не хватает тебе там родины, – на Липского нашло сентиментальное настроение.
– Для человека бизнеса родина там, где можно деньги заработать и жить спокойно, – отозвался Яков и остановил официанта, собравшегося налить по второй, – я сам.
Липский недолго думал, как помянуть погибшего:
– Миша, не поминай нас лихом, – и тут же проглотил спиртное.
В кают-компании зажегся мягкий свет, и тут же сделалось ощутимо темно за стеклами. Редкие огоньки загородных домов проплывали мимо корабля.
– Теория относительности, – нервно засмеялся Яков Цирюльник, – нам кажется, что берег движется, а на берегу видят, что это мы плывем вдоль него. Все относительно в этом мире, а где правда, никто не знает.
– Теория относительности не всегда действует, – сказал Липский и хмыкнул.
– Всегда, – не согласился Цирюльник.
– Она только для живых действует, – уточнил Семен, – нельзя сказать, что нам лишь кажется, будто Хайновский мертв. И уж тем более ему не может казаться, будто это не он погиб, а мы.
– Да, невеселые разговоры звучат на поминках, – задумался Братин, – ты, Семен, случайно, не философский факультет оканчивал?
– Теоретической физики.