Комсомолец

«А вот и первое появление маньяка, – подумал я, краем уха слушая болтовню соседей по комнате. – Эту женщину убил не Комсомолец. Потому что я этого точно не делал. Да и не имел такой возможности: в ночь с пятницы на субботу находился далеко от Комсомольских прудов. Вот почему Людмила Сергеевна сомневалась в причастности Александра Усика к убийствам женщин. На момент первого убийства у Комсомольца имелось железное алиби. Что не исключало его причастности к гибели Светланы Пимочкиной».

В голове промелькнула мысль о том, что не мешало бы прогуляться к телефону-автомату, чтобы сообщить милиционерам об орудовавшем у них под носом убийце-каннибале. В этом варианте настоящего я не позволю Рихарду Жидкову преспокойно топтать ногами планету. Как и планировал, начну с анонимных звонков: одного, двух, трех – сделаю, сколько понадобится.

Взгляд наткнулся на штаны, что сохли на натянутой под потолком комнаты веревке. Вода с них уже не капала, но судя по тому, как под их тяжестью провисал толстый шнур, раньше утра их надевать нежелательно. Треники с оттянутыми коленками пребывали в том же влажном состоянии, их я стирал, обернув вокруг своей поясницы рубаху. Вздохнул. От спиртного кружилась голова.

Решил, что сегодня тревожить милицию уже не стану, тем более что звонить собирался не из ближайшего таксофона, а намеревался отъехать от общежития пару остановок на автобусе для конспирации. Мне не лень выходить из корпуса общаги. Я понимал, что задумал нетерпящее отлагательства дело, но подобающей одежды для поездки на общественном транспорте у меня не было. А значит, возникли форс-мажорные обстоятельства.

* * *

В прошлой жизни я бы не ощутил опьянения, проглотив даже стакан водки, а уж в молодости для меня и пол-литра не являлись серьезным испытанием, но теперь приходилось мириться с новой реальностью. Во мне сейчас было далеко не сто килограммов живого веса. Да и должных навыков Александр Усик не приобрел. Для нового тела сто граммов «Столичной» оказались чувствительной дозой. Веки от них налились тяжестью, тело отчаянно намекало, что его следует немедля доставить в кровать.

Вновь вспомнил, какая огромная разница в возрасте разделяла меня и соседей по комнате. Слушал рассуждения парней о женщинах, о политике, о космосе и умиленно улыбался, но сдерживал желание макнуть молодых советских граждан лицом в суровую реальность. Подумал, что Славе и Паше незачем знать о том, что даже при жизни их детей не наступит царствие всеобщего достатка и равенства. Не стал их просвещать и на тему космоса: расстраивать тем, что пшеница на Марсе если и заколосится, то не через тридцать лет.

Мне почему-то было стыдно из-за того, что я совсем не думал о голодающих детях Африки, о борьбе народа Вьетнама со сворой жадных капиталистов, не мечтал о победе на президентских выборах в США кандидата от коммунистической партии. Как все же я пока был далек от образа настоящего советского человека! Мне стало стыдно за свою черствость и политическую несознательность. Когда это понял, то дошло, что пора ложиться спать, ведь завтра мне предстояло вновь почувствовать себя студентом Зареченского горного института.

Глава 8

Спиртное, выпитое перед сном, сгладило мое недовольство пружинами кровати. Уснул я, едва прикрыв глаза. Спал крепко. Первая ночь в общежитии (если судить по дате) прошла спокойно. Я не просыпался от криков и громкой музыки. Никто не ломился к нам в дверь. Не бренчали под окном на гитаре пьяные барды. Даже Аверин и Могильный не храпели. Все способствовало тому, чтобы я выспался и утром не слишком злился на истерично задребезжавший будильник.

Утро походило на то, что я пережил перед поездкой в колхоз. За одним исключением: в этот раз коридоры общежития не казались безлюдными. Занятия начинались у большинства студентов в одно время, а значит, и будильники заголосили почти одновременно. Сонные непричесанные молчаливые мужчины шаркали ногами, следовали друг за другом: кто – на кухню (греть в чайнике воду), кто – в противоположную сторону (избавляться от щетины на лице и чистить зубы).

* * *

От корпусов общежитий в направлении Горного института с печальным видом шли студенты. Я пристроился в общую вереницу, вполуха слушал недовольное ворчание Пашки Могильного. Того раздражало буквально все: и утренняя прохлада, и громкие голоса птиц, и даже шелестевший листвой тополей ветер. Староста шел молча, но так же, как и Пашка, хмурился. Насколько я понял, они вчера засиделись допоздна. Не угомонились, пока не перемыли кости всем мировым лидерам, не обсудили достоинства и недостатки девчонок из нашей группы, не прикинули шансы футбольной сборной СССР на Чемпионате мира в следующем году.