Комсомолец 3 (СИ)

В последний день февраля я впервые «прогулял» военную кафедру: проспал. Открыл глаза уже после полудня — разбудили голоса соседей по комнате. Я приподнял голову над кроватью, обнаружил, что уснул, не разобрав постель. Не вспомнил, когда вернулись с дежурства в народной дружине Пашка и Слава. Процесс перехода от письменного стола на кровать в памяти тоже не сохранился. Зато я точно помнил, что дописал решение выданной мне Феликсом задачи. Пусть и растянул решение толстенную тетрадь, потратил на писанину едва ли не весь вечер и ночь. Улыбнулся, воскресив в памяти момент, когда уже засветло поставил на странице финальную точку и вынырнул из математического угара. Прикинул, как буду оправдываться на военной кафедре. Напомнил себе, что сегодня, ровно в семнадцать часов, должен явиться к Королеве.

* * *

В гости к Нежиной я отправился не только с пакетом конфет (купил их в магазине едва ли не наугад), но и с маленькой упаковкой чая. На этикетке брикета был нарисован слон и значилось: «Чай индийский». Такой чай приносил в общежитие Паша Могильный. Он же отсоветовал мне приобретать сухие чайные листья в магазинах. «Там одно сено продают, — сказал Павел. — Нормальный чай нужно доставать. Раньше был нормальный китайский. Но теперь его днём с огнём не сыщешь. Довольствуемся индийским». Один из Пашкиных брикетов я и прихватил для похода к Королеве.

Повертелся около зеркала, прежде чем вышел из комнаты — разглядывал своё отражение. Дырку от пули зашили (я предполагал, что сделали это либо Света Пимочкина, либо её мама), следов крови на ткани не осталось (постарались в химчистке). И всё же своим видом я остался недоволен. Пальто висело на мне, будто на вешалке (мышечная масса, «нажитая непосильным трудом» на школьной спортплощадке, за прошедший месяц бесследно испарились). Щёки ввалились (и это несмотря на регулярное поедание пирожков Пимочкиной). Глаза опухли от недосыпания (спасибо Феликсу и его задачке).

В пальто, в кроличьей шапке и в тщательно отглаженных брюках я походил не на серьёзного мужчину — на измученного и болезненного подростка. Попытался припомнить, когда отправлялся на свидание в прошлый раз (предыдущую поездку к Альбине Нежиной я не учитывал — то была лишь разведка боем). Воскресил в памяти, как тогда выглядел (высокий широкоплечий красавец с небольшим животиком и седыми висками). Сравнил воспоминания из прошлой жизни с нынешним своим обликом. Покачал головой. Щуплый паренёк в зеркале спародировал мои действия — завертел увенчанной меховой шапкой башкой.

— Да уж, Димочка, — пробормотал я. — Хреновый из тебя сейчас герой-любовник. И нищий. Цветы не купил. Из закуски — только дешманские конфеты. А вместо дорогого вина несёшь девчонке убогий псевдоиндийский чай. Стыдно, Димочка. Печально. Не выглядишь ты девичьей мечтой. И убери с лица эту дурацкую ухмылку!»

* * *

Расписание автобуса, что шёл до пятой городской больницы, я заучил наизусть. Уже затруднялся вспомнить, сколько раз воспользовался этим маршрутом в этой, новой жизни. Ездил в том направлении к Рихарду Жидкову (Зареченскому каннибалу) и на встречу с Гастролёром (Горьковским душителем). Туда же направлялся, чтобы в Пушкинском парке схлопотать револьверную пулю в грудь (и чтобы спасти от удара молотком Свету Пимочкину). Теперь вот ехал в тот же район в гости к Альбине Нежиной. С пакетом конфет и пачкой чая в сумке. В этот раз не захватил с собой ни обрез, ни свинцовый кастет (после встречи с Надей в парке я его не видел), ни даже будёновку (скрывать свою внешность, пряча лицо за платком и суконным шлемом со звездой, я не собирался).

Простоял на автобусной остановке не больше десяти минут. Порадовался, что не прихватил цветы, когда протискивался вслед за вечно спешившими пенсионерками в салон автобуса: решительные советские граждане не пощадили бы букет — к конечной остановке я добрался бы с растрёпанным веником в руках. Переживал за сохранность конфет, пробираясь подальше от входа по заполненному людьми проходу. Всё же они и в нормальном, не помятом состоянии не выглядели подарочным вариантом. А вот за пачку чая не беспокоился: изуродовать ещё больше её можно было только промышленным прессом. Воспользовался локтями — добрался до середины салона. Лишь здесь перевёл дыхание, повис на поручнях — уставился в окошко.

Рассматривал украшенные в честь грядущего праздника улицы (не в честь восьмого марта или дня космонавтики — о них в этом году словно позабыли). Отметил, что натянутые на домах баннеры напоминали рекламу импортных газированных напитков (большей частью были выполнены в той же цветовой гамме). Вот только в тысяча девятьсот семидесятом году на них изображали не Санта-Клауса и не сообщали, вместе с чем «к нам приходит праздник». А утверждали, что торжество коммунизма неизбежно; что «Ленин с нами уже сто лет»; что он «жил, жив и будет жить»; что «имя и дело Ленина — бессмертны». Разглядывал витрины магазинов — тоже пестревшие ленинской и советской символикой.