Комсомолец. Часть 1

— Клёвый фотик, — услышал я знакомый голос.

Увидел, через проход от места, где уселась блондинка, своего соседа по комнате — Пашку. Вячеслав сидел с ним рядом, у окна. Тоже с интересом посматривал на соседок.

— Спасибо, — сказала Фролович. — Это мне папа из Москвы привёз.

— Тебя ведь Олей зовут?

— Да.

Пашка протянул девчонке руку.

— Я — Павел.

— Могильный. Я помню.

Фролович пожала кончики Пашкиных пальцев — заметила меня. Вопросительно приподняла брови. Смотрела на меня с затаённой досадой, будто я ей мешал.

Я обратился не к ней, а к её соседке.

— Ты ведь Светлана Сергеевна Пимочкина?

— Ну… да.

Пимочкина растеряно улыбнулась. Продемонстрировала мне ямочки на щеках — в точности такие же, какие я бессчётное количество раз видел на лице Людмилы Сергеевны Гомоновой. На фотографии я не мог точно определить цвет её глаз. Но теперь видел, что они карие.

— У тебя есть младшая сестра. Как её зовут?

— Люда.

Я кивнул.

— Сколько ей сейчас?

— Четырнадцать лет, — сказала Пимочкина. — А почему ты об этом спрашиваешь?

Света нахмурилась. Я вновь отметил её знакомый строгий взгляд.

Ничего ей не ответил.

На негнущихся ногах пошёл между рядами кресел. Уселся на ближайшее незанятое место. Пристроил в ногах рюкзак.

«Странный какой-то, — услышал слова Фроловой. — Кто это?»

«Сашка Усик, — ответил ей Могильный. — Живёт вместе с нами в комнате, в общаге. Нет, так-то он нормальный парень. Просто он детдомовский».

«А-а. Понятно».

Я не пытался догадаться, что именно Фролович стало понятно.

Откинулся на спинку кресла, смотрел в потолок поверх головы седевшего впереди меня парня. Размышлял над добытой информацией. И думал о Светлане Пимочкиной: именно она стала якорем, определившим моё место в новой реальности. К предположению о том, что я сплю или пребываю в коме, встреча со старшей сестрой Людмилы Сергеевной ничего нового не добавила: мой спящий разум мог придумать и не такое. Зато она внесла некоторую ясность в версию с переносом сознания (или души?).

Попал я в прошлое своего мира или в альтернативную вселенную — пока не понял. Но точно определился с годом этого попадания. Старшая сестра Гомоновой погибла в январе семидесятого, так и не доучившись на первом курсе горного института. Ездила она «на картошку» в сентябре тысяча девятьсот шестьдесят девятого года. Во времена расцвета Советского Союза. Когда у руля СССР стоял пока ещё «свеженький» Леонид Ильич Брежнев. А жители Страны Советов уже жили при «развитом социализме».

Я посмотрел на свою руку: слабосильную на вид, с пальцами карманника или музыканта. Заметил на ней несколько тонких белых шрамов — чужих, незнакомых. Это точно не рука того известного боксёра. Да и не родился тот ещё. Не появился на свет в шестьдесят девятом и я — мои родители лишь год назад познакомились на летней студенческой практике в Кингисеппе. Им и в голову пока не приходило, что будущий старший сын пойдёт по их стопам. Но выберет для учёбы не Ленинград, и даже не Москву.

На вопрос, где нахожусь (в этой реальности или во сне), я ответил ещё час назад: в Зареченске — тут не могло быть никаких сомнений.

Не сомневался теперь и когда я здесь очутился: второго сентября тысяча девятьсот шестьдесят девятого года — это подсказала встреча со Светой Пимочкиной.

Догадывался и чьё тело занял.

Я поправил на груди комсомольский значок. Подумал: «Такое могло только присниться». Покачал головой: всё ещё не верил в реальность происходящего. Провёл языком по сухим губам. Вспомнил лицо со впалыми щеками и голубыми глазами — того молодого паренька, которого рассматривал сегодня в зеркале. Знакомое лицо. Потому что я точно его видел раньше. И даже вспомнил, где именно. На фотографии.

«Александр Усик, — мысленно произнёс я. — Вот такие пирожки с капустой. Лучше бы моё сознание переместили в меня молодого. Или хотя бы в того боксёра».

Сжал кулаки, посмотрел на острые костяшки, обтянутые тонкой кожей.

«Не боксёр».

«Точно не Боксёр». Печально известного в Зареченске Сашу Усика, телом которого я теперь управлял, журналисты в будущем окрестили иначе: Комсомолец.

Глава 2

Светлану Пимочкину в тысяча девятьсот семидесятом году убил маньяк. В этом не сомневалась её родная сестра, проводившая собственное расследование. По словам Людмилы Сергеевны, к тому же выводу в начале семидесятых пришло следствие. Об этом же в семидесятом шептались на кухнях Зареченска (официально о маньяке тогда не говорили) — тоже, по словам Гомоновой. Похожую версию уже в девяностые выдвинули и журналисты, выплеснувшие на страницы зареченских газет старые криминальные истории.

Пимочкина погибла в промежутке между одиннадцатью часами вечера до полуночи. Двадцать шестого января, в начале первого ночи её обнаружил на аллее Пушкинского парка, в нескольких шагах от памятника, случайный прохожий. Уже мёртвую. С пробитой головой. Там же потом нашли и орудие убийства — обычный молоток, какие в те времена использовались и продавались повсеместно. Точно такой же, какими маньяк убил до неё двух других женщин. А после — проломил голову и четвёртой, ставшей последней из его известных жертв.