Комсомолец. Часть 2

«С таким отношением к спиртному мне в этой жизни многого не достичь», — подумал я, прижимаясь щекой к пыльному пледу. Помнил: все, кто уклонялись от пьянок, выглядели для начальства подозрительными и не вызывали доверия. Так что мне либо вновь придётся гробить здоровье, либо стоит забыть о высоких постах. Впрочем, сейчас не время об этом думать. Главным для меня сейчас было понять: дотерпит ли мой мочевой пузырь, пока студенты разъедутся по домам, или мне придётся изобразить внезапно протрезвевшего и рвануть на улицу. Потому что «удобства» у Бобровых располагались не в доме, а во дворе — тот самый «туалет, типа сортир».

* * *

Поначалу я считал, что не усну под громкую музыку. Но потом выяснил, что ошибся. За что мне нравились современные электропроигрыватели грампластинок — так это за то, что их просто слушали, а не чувствовали: мощные басы не сотрясали пол и стены. Студенты плясали возле ёлки, я дремал на диване (даже если и храпел, то музыка заглушала мои «потуги») — друг другу мы почти не мешали. Пару раз ко мне подходила Пимочкина, справлялась о моём самочувствии. В полудрёме я правдоподобно изображал пьяного: отвечал неразборчиво, постанывал и улыбался. В какой-то момент дремота сменилась глубоким сном. Я не запомнил, когда смолкла музыка. И как студенты собирались по домам и прощались с хозяйкой дома — тоже не слышал. Проснулся от того, что меня толкали в плечо, а голос Славы Аверина приговаривал: «Давай, Санёк, открывай глаза!»

* * *

— Вставай, Санёк! — говорил староста. — Открой глаза! Нужно встать!

Я приподнял веки — увидел над собой лицо Аверина. Какое-то время соображал: вижу я сон или уже не сплю. Взглянул на полок, на стены, на ёлку. Вспомнил, где и почему находился. Вновь взглянул на Славу. Спросонья не сразу сообразил, почему у того изменилась причёска: поначалу принял за волосы Вячеслава его шапку. Староста стоял около меня в верхней одежде — румяный, серьёзный. Толкал меня в плечо (сквозь ткань рубахи я чувствовал исходивший от его руки холод). Повторял, словно мантру: «Вставай, Санёк. Вставай». На Славкиной шапке и пальто поблёскивали капли влаги, совсем недавно бывшие снежинками.

— Что случилось? — произнёс я, едва ворочая языком.

Говорил медленно и неразборчиво. Забыл, что нужно притворяться пьяным (вспомнил об этом, когда уже задал вопрос). Но спросонья я обычно на трезвого и не походил.

— Ничего не случилось, — ответил Аверин. — Холодно здесь. Вставай. Отведу тебя в спальню.

Я заметил на себе колючий плед. Не вспомнил, кто и когда меня им накрыл. Хотя и подозревал, что без участия Пимочкиной это дело не обошлось: сомневался, что другим было до меня дело.

— Где все? — спросил я.

Вспомнилось вдруг помятое лицо ещё не протрезвевшего Жени Лукашина из «Иронии судьбы, или с лёгким паром!» — попытался придать своему лицу похожее выражение.

— Праздник закончился, — сказал староста. — Все разъехались по домам.

— А… ты?

— Я перчатки забыл — пришлось вернуться.

Слава помахал чёрной перчаткой — точно, как Андрей Миронов в «Похищении». «… Две копейки, две копейки — был бы счастлив человек…», — прозвучали в моей голове слова из песни Миронова.

— А… танцевать не будем? — спросил я.

Скривил губы — изобразил обиду.

Староста усмехнулся.

— Проспал ты, Санёк, танцы, — сказал он. — В другой раз станцуешь.

— Хочу сейчас.

Я постарался, чтобы мои слова прозвучали неуверенно. Нахмурился: пытался сообразить, с какой целью всё ещё притворялся пьяным. Ведь Пимочкина уже ушла — провожать её не придётся. Думалось пока с большим трудом. Поэтому было легко изображать опьянение. А вот вставать с дивана не хотелось. Я бы сейчас снова завалился спать, если бы ни Славкины уговоры и не урчание в животе (кишечник сообщал о том, что придётся не только вставать, но и выходить на улицу).

— Эээ… поздно уже для танцев, — сказал Аверин. — Тебе нужно лечь в кровать. Здесь, на диване, тебе будет неудобно. Давай, помогу тебе дойти до спальни.

«Отвали от меня», — так и просилась на язык фраза. Но я не озвучил её. С непонятным даже для самого себя упрямством продолжал ломать комедию: изображал пьяного.

Староста потянул меня за руку, заставил сесть. Пружины дивана застонали — вторили моему недовольству. Я мысленно возмутился Славкиной назойливостью. Но вслух возмущаться не стал. Решил не спорить с Авериным: переберусь, раз уж он настаивает, на кровать. Лишь бы Славка скорее ушёл. Чтобы я спокойно прогулялся до туалета, не опасаясь попасться на глаза Свете Пимочкиной. Ведь та наверняка дожидалась своего провожатого на улице. Небось, она и напомнила Аверину о перчатках.

Слава рывком поставил меня на ноги.

— Давай, Санёк, — сказал он. — Двигай ногами. На руках я тебя не донесу.

— Спать хочу, — заявил я.

Говорил это искренне — даже зевнул в подтверждение своих слов.

— Сейчас уляжешься. Потерпи немного.