Комсомольский патруль

А ведь это тот же комсомольский патруль, только стихийно возникший — когда жизнь потребовала. Ну, а мы патруль создаем не стихийно. Зачем ждать? Надо хулиганов сейчас выкорчевывать, давно пришла пора. Запустили... А с пижонами комсомольцы всегда боролись: и тогда и сейчас. Только теперь мы их стилягами называем. Но это дела не меняет: «Тех же щей, да пожиже влей».

— Правильно, — громко сказал Болтов. — Вот это правильно!

— Конечно, правильно, — почему-то рассердился секретарь. — От тебя разве услышишь «неправильно»? Да и не с тобой я спорю. Я вот ему говорю, — Иванов указал на Лепилина. — Жизнь всегда сама подсказывает формы. Искусственно их выдумывать не надо. А старые формы работы с людьми — испытанные. Но использовать их надо по-новому, применительно к сегодняшнему дню. Да вот пример. — Что-то вспомнив, Иванов вдруг рассмеялся. — Взыскание — старая форма? Старая! Пользоваться ею нужно? Нужно! Я Ракитину давал задание организовать рейды по трамваям, а он не выполняет. Придется подвести его под взыскание, только по-новому. Прежде я бы его на бюро вытащил, а сейчас у меня мысль диалектически работает. Пошлем его на конференцию пассажиров. Пусть там перед народом отдувается за беспорядки. Вот ему и взыскание. Использование, так сказать, старых форм новыми методами.

Довольный своей идеей, секретарь снова приложил медную крышечку ко лбу и уселся за стол.

— А что, и пошлю. Глядишь, подействует. А не то сам будет с шишками ходить и в прямом и в иносказательном смысле. Ну ладно. Давайте теперь приступим к делу.

И мы принялись детально обсуждать наш первый рейд.

Когда мы возвращались домой, я поручил Лепилину организовать группу из двадцати комсомольцев для патрулирования на трамвайных линиях нашего района. Мы даже с ним поругались, так как он заявил, что ему нужно не меньше ста человек. А у нас появлялись все новые дела, требовались новые и новые люди.

КОМСОМОЛЬСКАЯ ПЕРЕКЛИЧКА

Домой Костя Лепилин явился не в духе. С порога потянул носом воздух, поморщился и сердито покосился на деда, сидевшего за столом с книгой в руках.

— Накурено так, что дышать нечем, Михаил Иванович. Туберкулез получите.

Косматые, козырьком брови деда насмешливо шевельнулись.

— Чем недоволен? — Глаза деда хитровато сверкнули. — Садись чай пить.

— Помоюсь — сяду. — Костя подошел к умывальнику.

Деда Костя любил и заботился о его здоровье. Мечтатель и непоседа, по профессии слесарь, старик всю жизнь, с тех пор как Костя его помнил, с кем-то спорил, председательствовал в различных комиссиях, что-то организовывал. В редкие свободные минуты дед занимался дома изобретательством, и тогда с ним нельзя было разговаривать. Фальшиво напевая себе под нос мелодии из опер, он выпиливал различные детали к каким-то механизмам, и тогда часами можно было смотреть, как в его руках рождаются диковинные вещицы.

Присаживаясь рядом с дедом, Костя с наслаждением вдыхал запах теплых металлических опилок и терпеливо ждал. Окончив работу, дед обязательно рассказывал что-нибудь интересное.

Между ними давным-давно установились шутливо-дружеские отношения. Но сегодня Косте было не до шуток. Делая вид, что не замечает насмешливо-вопросительных взглядов старика, он молча уселся за стол.

Некоторое время в комнате царила тишина. Наконец Костя, заметив улыбающиеся глаза деда, не выдержал:

— Не понимаю, что тут смешного? Вы же сами обещали врачу выкуривать одну трубку в день, не больше!

— Во-первых, это и есть та самая одна трубка, а во-вторых, с чего ты взял, что мне смешно?

Дед придавил пепел в трубке большим пальцем.

— Не ворчи, комса. Выкладывай, что случилось?

— А что может случиться? — Костя огорченно отодвинул от себя стакан с чаем. — Не могу я с двадцатью комсомольцами гору свернуть. Двадцать человек — это двадцать человек, а не больше.

— А какую гору свернуть? Надеюсь, не Эльбрус? А то я там был, с виду здоровенная гора.

— Хуже! — Костя откинулся на спинку стула. — Понимаете, начальник штаба комсомольского патруля Ракитин говорит: «Подбери, Лепилин, двадцать комсомольцев». Вот ведь черт, двадцать человек, меньше он придумать, видите ли, не мог — я сразу возмутился. «И организуй», — говорит...

— Погоди! — Дед резко остановил Костю движением руки. Глаза его из добродушно-лукавых стали суровыми. — Погоди, я не знаю задания, но не хочется мне о нем и слушать в таких выражениях: «возмутился», «черт». А что касается комсомольцев, двадцати твоих комсомольцев, то мне вспоминается одна история из моей молодости. Тогда тоже шел разговор о комсомольцах — правда, всего о четырех... Будешь слушать? Советую.

— Давайте, — устало махнул рукой Костя, — хотя никакие истории мне не помогут...

— Ну, слушай.

Дед пересел в высокое кресло возле письменного стола, выключил «большой свет» и включил настольную лампу. Стало уютнее. Исчезли резкие тона. Вся комната, за исключением письменного стола, как бы опустилась в зеленоватый, располагающий к задушевной беседе полумрак. Лишь в зеркальном стекле окна навязчиво блестела любопытная, всевидящая физиономия луны.