Кому в раю жить хорошо...

— Тю, нашла о чем переживать, мы до внучат еще десятерых настрогаем, а не сможем, нас сироты беднее не сделают! Где один, там десять, была бы подмога! — подмигнул матери отец. — Подрастут, усадьбу расширю. Я про лог спрашивал, так он никому не нужен. Наш он, все так считают, посоветовали огородить и пасти там корову. Утром отвела, вечером привела, вода в ручье, сама напьется. А я людей не обижу, построим что-нибудь. Да хоть бы детский сад! Реклама! Посмотрят, и сразу подумают, вот бы мне такой домище! А деток в ясельках собрать, так мамкам заживется веселее, — отец хлопнул мать по заднице. — Я же теперь шахтовладелец, у меня под началом полдеревни! Думать надо о народе! Вот как увидят, что мои-то крепко живут, все будут проситься!

— Куда я малое дите отпущу от себя?! Разве что постарше станет, — идея матери явно пришлась бы по вкусу. — Летом каждый час дорог, то сенокос, то огород, то помочь бы мужику с дровами. Я думаю, в деревне тебе спасибо скажут. А если еще речку перегородить, можно зимой в проруби рыбу ловить, а летом гусей и уток откармливать.

— А что! — отец заметил большую рыже-желтую вислоухую собаку с приплюснутой мордой, и коричневыми ободками вокруг глаз, которая вылезла из-под крыльца, вытаскивая на свет божий своего черного и веселого отпрыска с черными бусинками глаз и таким же черным носом.

— Шаньга, ко мне! — позвал отец, приготовив ножницы. — Ноготь надо ей остричь, — пояснил он на вопросительный взгляд матери.

— Я остригла уже, — сказала мать, забирая у него ножницы. — Мучалась, правда, долго, он у нее кривой. В палец врос, не захватишь.

Отец склонился к собаке и поднял лапу, разглядывая остатки когтя. Щенок вился возле матери, и когда отец взял лапу собаки, попробовал куснуть отца за ногу. Глаза у обоих удивленно поползли вверх.

— Ты посмотри! У, какой сторож растет! — рассмеялся отец, подхватив щенка и подняв над головой. Щенок заурчал и беспомощно забарахтался. Он потрепал его и поставил рядом с собакой, которая протянула ему лапу. — Все, больше не надо! Иди, — он легонько подтолкнул ее к собачьей плошке. — Молоко пей! Смотри, сколько мамка налила. Это пока у тебя конкурент не появился, а появится, будешь как все, чем Бог пошлет! — Он обратился к матери: — Да, есть такое диво! А я все думал что она хромает на одну лапу, пока не нашел больное место. У всех собак по четыре пальца, а у этой, как у человека, пять!

— Чего ты Шаньгу пугаешь? Тьфу, тьфу, тьфу! Корова у нас раздоилась, слава Богу. Каши ей не наварю? Все одно скотине мякину заваривать.

Отец обратил взгляд на щенка, который тоже ткнулся в миску.

— Шаньга, как пацана назовем, пора бы имя ему дать, большой уже, четвертый месяц, а ты его все промеж ног водишь!

Собака будто поняла, что речь идет о ее отпрыске, начала неистово и даже грубовато вылизывать его пуховую шерстку и зад. Щенок упал и подставил брюшко, распластавшись.

— А давай назовем его Волкодав! — предложила мать, садясь на корточки. — Смотри, какой черный! Поди, и вправду волка приветила. Помнишь, не было ее три недели. Из леса кожа да кости вернулась и принесла! Поговаривают, что волки тут похаживают.

— Ой, от горшка три вершка! Шаньгу бы оброс, махонький какой! — ответил отец. — Редко тут волки бывают, и, поговаривают, будто белые они, а этот черный. Стая, которую зимой тут выдели, тогда же ушла в дальние леса. Так то серые были. Много зверья нынче в лесу, трава высокая уродилась, сытно им, а когда сытно, они человека далеко обходят. Ну, стало быть, Волчан! Волкодавом засмеют, если Бог роста не даст. — Отец взял щенка на руки и протянул в сторону солнца. — Шаньга, нарекаю имя сыну твоему Волчан, как напоминание о его необычном и таинственном происхождении, когда сняла ты с себя оковы человеческих уз и вернулась к первобытным корням. И посвящаю его в нашу семью, как верного мне помощника и хранителя сих славных земель, которые вверяю тебе и твоему потомству! И пусть день радует он острым взглядом, ночь чутким слухом и нюхом, а преданность да вознаградиться заботливым хозяином!

Отец выглядел таким серьезным, что мать засмеялась.

— Все бы тебе в рыцарей играть, да сказочками баловаться! Расскажи мне сегодня ночью еще про рыцаря и его красавицу, и водяную фею, — попросила она, присаживаясь на скамейку.

— Эту сыночка мой уже слышал. Расскажу, но другую, про Финиста — Ясного Сокола. Как доставали его красны девицы. Пусть знает, что бабы, которым ума не хватит мужика уберечь, потом три пары железных караваев съедят, лишь бы вернуть суженого назад. И не собирал всяких там…

— Я такую сказку не хочу! — возмутилась мать. — Что это за сказка такая?!

— Хорошая сказка!

— Да где уж хорошая? Сам к богатой улетел, а ей наказал железом питаться! Зачем такого доставать? Небось, у богатой не порхал птичкой! Жил, как человек. И каким местом надо быть пришибленным, чтобы ходить рядом с милой и милую не узнать? Значит, не милая она ему была. Сказка умалчивает о последующих событиях.

— Ну… а, может, он ее и не видел? Ему тоже не сладко жилось! Женушка-то за три вещицы его продала!