Конь бѣлый

— Стены толстые, окна тройные, на улице ничего слышно не будет, — тихо произнес Петр Петрович. — Вам сейчас начнут сверлить зубы. Все, по очереди, насквозь — в десну и в челюсть. Обычно уже на втором зубе теряют сознание. На четвертом — смерть от болевого шока. Был, правда, один случай, когда некто выдержал шесть сверлений. Хотите стать чемпионом?

— А какой у меня выход? — рассмеялся Бабин. — Вы меня, товарищ, пугаете, как маленького. Вы только сами не пугайтесь. Я — когда вашего брата выводил в расход — часто нос платком зажимал: обделывается ваш брат ужасно — сначала пукать изволят, потом валят полные подштанники, так-то вот…

— Начинайте, — приказал, хищно подрагивая кончиками усов, на лбу выступила испарина.

Подручные мгновенно прикрутили туловище Бабина к креслу, принесли штуковину — фиксатор, нечто вроде шлема из металлических полос, зажали голову. Петр Петрович собственноручно вставил распорку между верхней и нижней челюстью — Бабин долго не разжимал стиснутые зубы и один из заплечных нажал ему под ушами так, что на мгновение померкло в глазах. «Сволочь красная… — хрипел, правда очень неразборчиво. — Хотя бы перед смертью сказали — кто вы? Разведка или ГПУ?»

— Работает резидентура Объединенного госполитуправления, — прошептал на ухо Бабину Петр Петрович. — Военные — те шприцом предпочитают, наркотиком, у них все больше латыши или евреи — изощренная нация…

Загудело высоко, словно голос шмеля, сидящего на тонком стекле, боли не чувствовалось — здоровый был зуб, когда же бор проник в нервное сплетение, а затем и в кость — Бабин потерял сознание.

— На первом вырубился… — с сожалением произнес Петр Петрович. — Сделайте ему циан и отвезите на кладбище. Документов у него нет, полиция найдет и похоронит среди неопознанных. Давайте…

Подручный выдвинул ящичек из столика, достал медицинский контейнер — в таких шприцы кипятят — и вытянул шприц кубиков на десять; чтобы убить цианом, достаточно было и капельки. Сквозь опущенные ресницы Бабин наблюдал за приготовлениями, будто дурной сон видел, и ощущение такое, что проснуться очень хочется и не получается.

— Не тяните, не тяните… — нервно взглянул на часы резидент, — смеркается, скоро полиция начнет обходы. Ну что? Мне самому?

Амбал закатал рукав Бабину и начал целиться. Поза у него была смешная, чувствовалось, что шприц в руке он держит, может быть, первый раз в жизни.

— Товарищи… — едва выдавил сквозь мрак Бабин. — Я… согласен…

— Стой! — вскинулся Петр Петрович. — Четко: что вы намерены делать?

— Намерен стать предателем. Чтобы сохранить себе жизнь, — уже более или менее внятно произнес Бабин. «Выиграть хотя бы несколько минут, а там посмотрим…» — будто огромные часы перед глазами.

Амбал настолько изумился, что застыл со шприцем в руке и высунул кончик языка. Потом медленно положил смертоносное орудие в ванночку и остался с открытым ртом. Резидент, Петр Петрович, тоже волновался, это было заметно по его лицу, которое все пошло пятнами.

— Хорошо… — сказал он, потирая руки. — Вопрос первый: кто вы?

— Ротмистр дворцовой полиции Бабин Петр Иванович, со специальным поручением РОВСа. Исчез наш резидент по Китаю. Генерал Коммель. Мы не имеем с ним связи более месяца. Я должен выяснить его судьбу.

— Зачем вы встретились с Кузьмиными?

— Они Дебольцовы на самом деле. Мы вместе прошли Гражданскую. Я был намерен привлечь полковника к работе. Возможно — и его жену.

— Вы знаете, кто мы. Из ваших предсмертных… так сказать… реплик это стало понятным. Как вы думаете, какой у нас выход?

— Детский вопрос, товарищ… Я должен буду подтвердить Центру вашу подлинность в качестве Коммеля, а потом и лично засвидетельствовать это. Поскольку вы отберете у меня подписку и отпечатки пальцев — я буду повязан. Второй путь — всадить мне этот шприц…

— Вы дадите такую подписку?

— А куда деваться? Жизнь дороже смерти.

— Верно. Принесите бумагу и столик, мы все оформим, не отходя от места событий, так сказать…

Один амбал ушел, другой остался у дверей. Резидент прошелся по комнате, отодвинул штору, пол пересек солнечный луч.

— Хорошая штука жизнь… — проговорил задумчиво. — Может быть, вы читали Максима Горького, так вот он — в пьесе «На дне» — устами Сатина говорит: «Человек — это звучит гордо!» Это программа нашей партии, Бабин. Я вам должен сказать, что когда мы вступаем во взаимоотношения с врагом — мы всегда надеемся переубедить, перевоспитать. Не словами, нет… При случае мы отправим вас в СССР на недельку-другую, и вы собственными глазами убедитесь, как все изменилось в прежде дремучей стране. Знаете, смотришь в глаза людям — они другие! Счастливые! Они сами строят свое будущее.

Появился амбал, перед собой он катил столик с письменным прибором и стопкой бумаги. Рядом возвышалась коробочка со штемпельной черной краской — для снятия отпечатков.

— Договорим в следующий раз, — улыбнулся Петр Петрович. — Итак, пишите…