Конь бледный

Вот он уже у барьера. Я знаю: я бью в туза на десять шагов. Промаха быть не может. Я поднял револьвер. На чёрной мушке пуговица пальто. Я жду. Тишина. Я говорю очень громко:

– Раз…

Он молчит.

– Два и… три.

Он стоит неподвижно, грудью ко мне. Его револьвер опущен. Он насмехается надо мной… Вдруг какой-то горячий и жёсткий комок сжимает мне горло. Я в гневе кричу:

– Стреляйте…

Ни звука. Тогда я медленно, радостно, долго нажимаю курок. Жёлтым светом сверкнуло пламя, пополз белый дым.

Я пошёл по мокрой траве и наклонился над телом. Он лежал на тропинке ничком в холодной и мягкой грязи. Странно согнулась рука, широко раскинулись ноги. Сеял дождь. Была мгла. Я свернул в чащу леса. Уже сумерки набежали. Между деревьями – ни зги. Я шёл, и не было цели. Так идёт корабль без руля.

20 сентября.

В Цусимском бою бессмысленно гибли люди. Тёмная ночь, в море мгла, ходит зыбь. Как огромный раненый зверь, прячется броненосец. Чуть чернеют чёрные трубы, молчат гремевшие пушки. Днём дрались, ночью бегут, ждут атаки. Сотни глаз шарят тьму. И вдруг вопль – крик испуганной чайки: «Миноносец по борту»… Вспыхнул прожектор, белым светом ослепла ночь.

А потом… Кто на палубе, – кинулся в море. Кто внутри, за кованой бронёй, – бьётся о люк. Медленно тонет корабль, уходит носом под воду. Машинисты в машине кулями срываются вниз. Их бьют железные цепи, крошат колёса, душит дым, обжигает пар. Так гибнут они. Бессмысленно-безымянная смерть.

А вот смерть ещё. Север, море, северный шторм. Ветер рвёт паруса, взвивает белую пену. В серых волнах рыбачья лодка. Серый день меркнет бледною зарёю. Где-то вдали загорелся маяк. Красный, белый и снова красный. Люди застыли на скользком носу, вцепились в канаты. Ропщет волна, брызжет дождь… И вдруг сквозь вой ветра – медленный звон. У низкого борта бьётся колокол на воде и звонит. Это бакан. Это мель. Это смерть… И потом опять ветер, небо и волны. Но уже нет никого.

И смерть ещё: я убил человека… До сих пор я имел оправдание: я убиваю во имя террора, для революции. Те, что топили японцев, знали, как я: смерть нужна для России. Но вот я убил для себя. Я захотел и убил. Кто судья? Кто осудит меня? Кто оправдает? Мне смешны мои судьи, смешны их строгие приговоры. Кто придёт ко мне и с верою скажет: убить нельзя, не убий. Кто осмелится бросить камень? Нету грани, нету различия. Почему для террора убить – хорошо, для отечества – нужно, а для себя – невозможно? Кто мне ответит?

Вот в окно глядит ночь, я вижу горящие звёзды. Блещет Медведица, струится серебряный Млечный путь, робко сверкают Плеяды. Что за ними?… Ваня верил. Он знал. А я стою одинокий и ночь непонятно молчит и земля дышит тайной, и загадочно мерцают звёзды. Я прошёл трудный путь. Где конец? Где мой заслуженный отдых? Кровь родит кровь и месть живёт местью. Я убил не только его… Камо пойду и камо бегу?

22 сентября.

Сегодня с утра льёт дождь, мелкий, осенний. Я смотрю в его паутинную сеть и лениво, как капли, меня тревожат скучные мысли.

Жил Ваня и умер. Жил Фёдор, его убили. Жил генерал-губернатор и его уже нет… Живут, умирают, родятся. Живут, умирают… Хмурится небо, льёт дождь. Во мне нет раскаяния. Да, я убил…

Во мне нет горечи за Елену. Будто мой разбойничий выстрел выжег любовь. Мне чужда теперь её мука. Я не знаю, где она и что с нею. Плачет она над ним, над своей беспорочной жизнью или уже забыла? Кого забыла? Меня? Меня и его. Опять его. Мы и теперь с ним скованы цепью.

Сеет дождь, шумит по железным крышам. Ваня сказал: как жить без любви? Это Ваня сказал, а не я… Нет. Я – мастер красного цеха. Я опять займусь ремеслом. Изо дня в день, из долгого часа в час я буду готовить убийство. Я буду украдкой следить, буду жить смертью и однажды сверкнёт пьяная радость: свершилось – я победил. И так до виселицы, до гроба.

А люди буду хвалить, громко радоваться победе. Что мне их гнев, их жалкая радость?…

Молочно-белый туман опять обвеял весь город. Уныло торчат дымовые трубы, гудит на фабрике долгий гудок. Ползёт холодная мгла. Сеет дождь.

23 сентября.

Христос сказал: «Не убий», и ученик Его, Пётр, обнажил для убийства меч. Христос сказал: «Любите друг друга», и Иуда предал Его. Христос сказал: «Я пришёл не судить, но спасти», и был осуждён.

Две тысячи лет назад Он молился в кровавом поту, а ученики Его спали. Две тысячи лет назад народ одел Его в багряницу: «Возьми и распни Его». И Пилат сказал: «Царя ли вашего распну?» Но первосвященники отвечали: «Нет у нас царя, кроме Кесаря».

И у нас нет царя, кроме Кесаря. И теперь ещё Пётр обнажает меч, Анна судит с Каиафою, Иуда Симонов предаёт. И теперь ещё распинают Христа. Значит, Он не лоза, мы – не ветви.

Значит, слово Его – сосуд глиняный. Значит, Ваня неправ… Бедный, любящий Ваня… Он искал оправдание жизни. К чему оправдание?

Гунны прошли по полям, растоптали зелёные всходы. Бледный конь ступил на траву, завяла трава. Люди слышали Слово – и вот поругано Слово.