Конь бледный еврея Бейлиса

"Да ведь он так и сказал... - ошеломленно вспомнил Евдокимов. - "Во оставление грехов изливаемую... Господь за всех за нас пролили; и я вослед - за многих..." О, Господи, Господи Ты, Боже мой... - стон вырвался из груди Евгения Анатольевича. - Да ведь нету, нету боле на грешной земле светлой детской души. Погиб мальчик. Ющинский этот... Они напрасно его ищут - не найдут..."- шагнул к выходу, там яркий дневной свет спорил с этим, внутренним, Фаворским1, но переспорить не мог: живой день смотрелся неверно, здешний же обещал Жизнь Будущего века...

Вернулся мысленно к лику Приснодевы, бездонному взору Богомладенца. "Да ведь она - иудейка... - вдруг обожгло холодным, сдирающим кожу пламенем. - И Он... Он тоже... Господи, дай сил! Этого ведь не может быть, потому что не может быть никогда!!!" Прислонился к стене, мокрый холод, слякоть расползалась по спине. "Это так, так! Раньше я не обращал внимания! Куда же мы попали, влезли куда... Чужое все, и носы чужие, а своих мы бросили в реку ничтоже сумняшеся, своих исконных, родимых... Перун был, кажется, и этот... Велес... А еще Даждьбог и Стрибог... Надо же, вспомнил! Сильна славянская закваска, в крови остались родственные боги... Милые, милые мои, родные!!! - покрылся липким потом: - Да ведь они все - истуканы! Идолы! Не сотвори себе кумира, - сказано! Это Он сказал, Он, бывший недолго Человеком здесь, человеком с печально-проникновенным иудейским лицом..." и словно ища подтверждения крамольным, невозможным своим мыслям, вбежал в храм: там, под куполом, поднял благословляющую руку Сущий, Предвечный Господь, и буквы в Его раскрытой книге легко сложились в слова... То было Слово, ибо (вспомнил снова) "...и Бог бе Слово". "...свет животный..." - с трудом прочитал церковную вязь и взглянул в Лицо, но не ужаснулся, а удивленно подумал: "Васнецов писал... Сочувствующий "Союзу". Русский... А вот- не побоялся. Представил Господа с иудейским ликом... - И еще подумал: - Что-то не так... Здесь. Или в бедной моей голове... Мы ведь с жидами боремся. Его именем. С революционерами. Они те же жиды. Да. Что-то явно не так".

Был как сомнамбула, в просоночном небытие. "Не найдут? Мальчика. Да нет же... Найдут. Только мертвого. Для них - мертвого. Но мученический его подвиг..."- здесь Евдокимов оборвал себя грубым ударом кулака в ухо. Ахинея... Что за рассуждения...

И в то же мгновение еще раз все связалось, теперь уже окончательно. Департамент. Поручение. Намеки Парамона. Предки на ниве, во Пскове. Просвещение детей Сиона. Чужеродный элемент. Так... Так. Ющинского убили евреи? Только они? А больше никто? Суть, смысл "события" именно в этом. Итак - дело раскрыто? Теперь надобно не опоздать к Мищуку, и все встанет на свои места.

Снова окунулся в уличную суету, она обтекала, не задевая, шел в задумчивости, ощущая, что сейчас, через мгновение обнаружит истину. Так: что предшествовало вызову в департамент? Сей краеугольный камень как-то выпал из поля зрения - за нервными днями и ночами, великой суетой. Но вот теперь, когда осмотрелся и вдумался - стало понятно: если вызвали 11-го, значит, 10-го у них что-то не связалось, не сложилось и... И они решили включить некий механизм, который должен привести в первоначальное состояние. Обратить, так сказать... Что это означает?

Если предположить или допустить, что проблема связана с евреями, что Столыпин, как утверждают, склонен дать евреям гражданские права (ну, не "дать", конечно, а только попытаться уговорить Государя), тогда многое проясняется. Первое: Столыпин виделся с Царем и добился согласия. Второе: юдофобы (Георгий Замысловский1, Алексей Шмаков, тот же Дубровин2) предприняли серьезную попытку противопоставить Столыпину (согласию Государя) нечто такое, нечто настолько из ряда вон, что и Царь свое согласие назад возьмет, и Столыпин дрогнет. Что это может быть? Во всяком случае, предположение о том, что убит мальчик... Господи, да ведь это христианский мальчик, вот в чем здесь дело!

Если его убили евреи...

Но почему же "если"?

"Потому, - сказал себе, - что я не верю в это. Этого не может случиться. Они могут интриговать, революционировать, они плохие, они не такие, но чтобы убить... Да кто же в это поверит? Однако вот, Государь Император Николай Павлович не просто верил, уверен был! И не он один... Господи, дай мне сил, просвети и успокой, Господи... Я ведь видел этого мальчика... Сегодня какое число? Черт с ним... Я брежу. Мальчик вернется домой, родственники успокоятся, я сейчас приду к Мищуку, и он сообщит: дома мальчик. Все в порядке!"