Конь бледный еврея Бейлиса

- Да вполне, вполне, положитесь на меня! - обрадовался он. - Мой отец известный в нашей... - взглянул исподлобья, с недоверием, - еврейской среде... Вас не смущает? В общем, известный человек.

- Господь с вами! - возмутилась искренне. - Я чужда предрассудков! Это такие глупости, право...

- Возможно... - сказал рассеяно. - Возможно... Так вот: родители душки, так что не беспокойтесь. Знаете, такая жалость, что здесь не подают фаршированную рыбу! Наша кухарка Циля делает такую рыбу! Вы знаете, что значит фаршированная рыба? Не знаете? И не надо! Вы пообедаете с нами и все узнаете! Я так рад, что смогу вам помочь...

Киев встретил суетой вокзальных залов, Зинаида едва поспевала за своим новым знакомым, певучая речь вливалась в уши словно бесконечная мелодия; удивленно улыбнулась: "Надо же..."

- То наша мова, - ответил улыбкой Богров. - В 1907 году, кажется, был Государь в Могилеве, ну - встречают, речь держат, а он, бедный, - ни бум-бум! "Что это за язык?" - спрашивает губернатора, тот отвечает: "Украиньский, Ваше Величество! Мова то есть". Император подумал и спросил: "А что, разве есть такой язык?"

Богров выжидательно взглянул.

- В самом деле? - вежливо отозвалась. - Но согласитесь, язык у нас у всех один- русский, только диалекты разные.

- Вы это не вздумайте сказать интеллигентному украинцу, - посоветовал Богров.

Осталась позади шумная привокзальная площадь, въехали на Бибиковский бульвар, Зинаида увидела памятник, спросила - скорее из вежливости:

- Кто это?

- О-о, - отозвался Богров, - ваш вопрос повод для сопоставления. Помните? "Он взял Париж, он основал лицей" 1. Заслуживает памятника? А этот... Он основал свеклосахарный завод...

- Тоже дело, - рассмеялась Зинаида. - Так кто же он?

- Граф Бобринский... Он еще и учредитель Царскосельской железной дороги, - и такое открытое пренебрежение прозвучало в голосе Богрова, что Зинаида удивленно покачала головой.

- Да вы, никак, революционер?

- Останови-ка... - приказал Богров кучеру. - Тут уже недалеко, - объяснил, вежливо подал руку, помог выйти. Понимаете, я - еврей. И, как всякий еврей, я не могу любить эту власть. Власть черты оседлости, процентной нормы и идиомы "жид пархатый". Понимаете?

- Понимаю, - кивнула. - Трудный вопрос. Но вот у вашего батюшки доходный дом.

- Он еще и член Дворянского клуба, - вяло произнес Богров.

- Вот видите... - обрадовалась. - Кто хочет - тот может. Вопреки всему!

- Но ведь все, кроме нас, - благодаря, а не вопреки. Это справедливо?

- Не знаю, - растерялась. - Нет, наверное... Но ведь это не вчера началось. И не в России.

- Но в России это должно закончиться, - сказал непримиримо.

- Вы знаете - как? - махнула рукой. - Революция? Это уже было. Пожары, убийство, разорение. Нет.

- Есть и другие способы... - От мелькнувшей сумасшедшей улыбки Зинаиде Петровне стало не по себе.

- Послушайте... Дмитрий... Я, право же, боюсь к вам идти. Мне страшно. Вы как-то сразу сделались другим...

Крепко взял под руку.

- А мы уже пришли...

И в самом деле: справа уходил в небо многоэтажный дом крашеного кирпича, занятной архитектуры - изогнутые, затейливо отделанные фронтоны и классические навершия окон. Все это очень напоминало что-то, было таким знакомым. Перехватив взгляд Зинаиды, Богров насмешливо сощурился.

- По заказу деда строили... Он по-русски писал о еврейской жизни и до сих пор имеет своих читателей. Он хотел, чтобы дом неуловимо напоминал синагогу...

- Да. Что-то мавританское, - согласилась. - Ваша испанская родина.

- У нас нет родины, - белозубая усмешка превратилась в оскал. - Но сделаем все, чтобы оная появилась. Нам на пятый этаж. Лифт работает, не беспокойтесь.

Поднялись, мелкокивающий управляющий отпер красивые двери с начищенными ручками, и Зинаида оказалась в огромной квартире, модно обставленной в стиле модерн.

- Если что - звоните ему.

Богров поклонился и ушел.

- Телефон - здесь, - повел рукой управляющий, зачастив головой вверх и вниз мелко-мелко, словно заводная игрушка.