Конь и его мальчик

– Тише, – сказал Игого. – Мы пришли.

Так оно и было. Река перед ними разделялась на два рукава, и вода на утреннем солнце ярко сверкала. Справа, немного подальше, белели паруса; прямо впереди был высокий многоарочный мост. По мосту неспешно брели крестьяне. Одни несли корзины на голове, другие вели осликов и мулов. Путники наши как можно незаметней присоединились к ним.

– В чем дело? – шепнул Шаста Аравите, очень уж она надулась.

– Тебе-то что! – почти прошипела она. – Что тебе Ташбаан! А меня должны нести в паланкине, впереди – солдаты, позади – слуги… И прямо во дворец, к Тисроку (да живет он вечно). Да, тебе что…

Шаста подумал, что все это очень глупо.

За мостом гордо высилась городская стена. Медные ворота были открыты; по обе стороны, опираясь на копья, стояло человек пять солдат. Аравита невольно подумала: «Они бы мигом встали прямо, если бы узнали, кто мой отец!..», но друзья ее думали только о том, чтобы солдаты не обратили на них внимания. К счастью, так и вышло, только один из них схватил морковку из чьей-то корзины, бросил ее в Шасту, и крикнул, грубо хохоча:

– Эй, парень! Худо тебе придется, если хозяин узнает, что ты возишь поклажу на его коне!

Шаста испугался – он понял, что ни один воин или вельможа не примет Итого за вьючную лошадь, – но все же смог ответить:

– Он сам так велел!

Лучше бы ему промолчать – солдат тут же ударил его по уху, и сказал:

– Ты у меня научишься говорить со свободными! – но больше их никто не остановил. Шаста почти и не плакал, к битью он привык.

За стеной столица показалась ему не такой красивой. Улицы были узкие и грязные, стены – сплошные, без окон, народу – гораздо больше, чем он думал.

Крестьяне шли на рынок, но были тут и водоносы, и торговцы сластями, и носильщики, и нищие, и босоногие рабы, и бродячие собаки, и куры. Если бы вы оказались там, вы бы прежде всего ощутили запах немытого тела, грязной шерсти, лука, чеснока, мусора и помоев.

Шаста делал вид, что ведет всех, но вел Итого, указывая носом, куда свернуть. Они поднимались вверх, сильно петляя, и вышли наконец на обсаженную деревьями улицу. Воздух тут был получше. С одной стороны стояли дома, а с другой, за зеленью, виднелись крыши на уступе пониже, и даже река далеко внизу. Чем выше подымались наши путники, тем становилось чище и красивей. Все чаще попадались статуи богов и героев (скорее величественные, чем красивые), пальмы и аркады бросали тень на раскаленные плиты мостовой. За арками ворот зеленели деревья, пестрели цветы, сверкали фонтаны, и Шаста подумал, что там совсем неплохо.

Толпа, однако, была по-прежнему густой. Идти приходилось медленно, нередко – останавливаться; то и дело раздавался крик: «Дорогу, дорогу, дорогу тархану» – или: «…тархине» – или: «…пятнадцатому визирю» – или «…посланнику» – и все, кто шел по улице, прижимались к стене, а над головами Шаста видел носилки, которые несли на обнаженных плечах шесть великанов-рабов. В Тархистане только один закон уличного движения: уступи дорогу тому, кто важнее, если не хочешь, чтобы тебя хлестнули бичом или укололи копьем.

На очень красивой улице, почти у вершины (где стоял дворец Тисрока) случилась самая неприятная из этих встреч.

– Дорогу светлоликому королю, гостю Тисрока (да живет он вечно!), – закричал зычный голос. – Дорогу владыкам Нарнии!

Шаста посторонился и потянул за собой Итого; но ни один конь, даже говорящий, не любит пятиться задом. Тут их толкнула женщина с корзинкой, приговаривая: «Лезут, сами не знают…», кто-то выскочил сбоку – и бедный Шаста, неведомо как, выпустил поводья. Толпа тем временем стала такой плотной, что отодвинуться дальше к стене он не мог; и волей-неволей оказался в первом ряду.

То, что он увидел, ему понравилось. Такого он здесь еще не встречал. Тархистанец был один – тот, что кричал: «Дорогу!..» Носилок не было, все шли пешком, человек шесть, и Шаста очень удивился. Во-первых, они были светлые, белокожие, как он, а двое из них – и белокурые. Одеты они были тоже не так, как одеваются в Тархистане – без шаровар и без халатов, в чем-то вроде рубах до колена (одна – зеленая, как лес, две ярко-желтые, две голубые). Вместо тюрбанов – не у всех, у некоторых, были стальные или серебряные шапочки, усыпанные драгоценными камнями, а у одного – еще и с крылышками. Мечи у них были длинные, прямые, а не изогнутые, как ятаган. А главное – в них самих он не заметил и следа присущей здешним вельможам важности. Они улыбались, смеялись, один – насвистывал и сразу было видно, что они рады подружиться с любым, кто с ними хорош, и просто не замечают тех, кто с ними неприветлив. Глядя на них, Шаста подумал, что в жизни не видел таких приятных людей.

Однако насладиться зрелищем он не успел, ибо тот, кто шел впереди, воскликнул:

– Вот он, смотрите!

И схватил его за плечо.

– Как не стыдно, ваше высочество! – продолжал он. – Королева Сьюзен глаза выплакала. Где же это видано, пропасть на всю ночь?! Куда вы подевались? – Шаста спрятался бы под брюхом у коня, или в толпе, но не мог – светлые люди окружили его, а один держал.