Конь на один перегон (сборник)

– Ты что – растопырился, как баба на таратайке? – удивился Крепковский.

Мишка, гордый своим обнаруженным умением ездить верхом, обиделся. По его представлениям, сидел он отлично: покачивался в седле, а повод держал обеими руками, пропустив слабину под мизинцы – так в кино, он специально запомнил, держал повод один герой-пограничник.

– Левой рукой – во как, – Крепковский показал, как пускается повод вокруг кулака. – А правая – свободна: камчу там держать, гнать ею, еще чо. Да хоть закурить достать чем?

Мишка принялся манипулировать поводом. Теперь, если надо было повернуть, конь заносился как-то боком, недоуменно поматывал мордой и пускался следом за остальными раздраженной рысью. Раздражение сказывалось в том, что он больше дергался вверх-вниз, чем двигался при этом вперед.

– Пострадаешь, паря, – предупредил Третьяк.

– А что? – не понял Мишка.

– А задницу состругаешь, – объяснил Милосердов. – Ты плотней сиди, прыгай меньше.

В распадке открылся костерок скотогонов перед двумя палатками. Курящие там с любопытством наблюдали Мишкину джигитовку.

– Ты чо подпрыгиваешь? – поинтересовался веснушчатый пацан, помешивая обструганной палочкой в ведре пахнущее бараниной варево.

Коней отпустили, распустив чумбуры – чтоб потом легче взять за них, волочащихся по земле. Уселись отведать свежанины – в ведре чуть не полбарана скрошено было. Третьяк с другим гуртоправом, стариком Осиповым, треснули по флакошке заначенного одеколона: за благополучную ходку. Мишка блаженствовал.

– Ребята, чей воронок, сивый такой?

– Мой, – небрежно сказал Мишка. – Ничо конь.

– Ничо, – сказал Осипов, щурясь вдаль. – Он, похоже, к монгольской границе решил прогуляться, ты б его одержал…

Мишка вскочил и увидел своего коня, легкой рысцой трусящего на юг. И припустил за ним.

– Да ты б на коне его догонял! – оторопел Осипов.

– Ничего, – остановил его Третьяк. – Пусть побегает. Поймет службу. Потом мы словим. Юра словит.

– Я чо – пограничник, чтоб ловить? – удивился Юра.

– Полбанки пусть ставит – я словлю, – предложил Милосердов.

– А он за него уже расписался? – спросил Осипов.

Мишка расписался. Выбрав коней, оседлав, проехавшись – шли в конторку завпунктом и расписывались в фактурах; коней получили, целых и сохранных. Теперь в случае потери коня эта подпись обходилась в четыреста рублей.

Четыреста рублей скакали к монгольской границе в тридцати шагах перед Мишкой. А длина чумбура, который волочился по земле, была двадцать пять примерно шагов. Мишка наддавал – и конь наддавал. Мишка шел шагом – и конь шагом. Мишка останавливался – а конь все равно шел.

Мишке уже рисовалась граница, проволока, контрольно-следовая полоса, конь берет препятствие, он – за ним, предупредительная очередь из автомата, поднятый по тревоге наряд, и – десять лет строгого режима. Почему-то в голове встряло, что за нарушение государственной границы он получит десять лет строгого режима.

Через два часа он лежал на пузе и запаленно дышал, отмахав километров пятнадцать. Конь пасся рядом – на безопасной дистанции. Из-за горы вывернул Третьяк, шагом подъехал к коню и взял повод, концом подсунутый под седло, чтоб не болтался. И повел спокойно за собой.

Гонка эта закончилась, как оказалось, в двух шагах от лагеря: заложил конь петельку – и поближе к своим. И то – куда ему одному деться в горах?

– А вот и казак-атаман, – приветствовали Мишку и коня в лагере. И – как влипло это. Казак-атаман. И все тут.

А поскольку атаман казака главнее, то что Атаман хотел – то Казак и делал.

На ночь повели коней привязывать. Мишка накрутил на кол узел – пояс верности, наверное, в средние века так старательно не закрепляли.

Утром разбудили:

– Спишь, казак? А атаман уже гуляет.

– Где гуляет? – в страхе вскинулся Мишка.

– Где ж атаману гулять? На воле… Догоняй.

Казак догонял Атамана до обеда, – а завтрака он тоже не успел съесть. Перед обедом Юрка-конюх, которому лень было варить обед и он решил съездить пообедать в лагере, увидел эту погоню, гаркнул на мгновенно стихшего Атамана и несколькими окриками пригнал в лагерь. Мишка утомленно пылил следом – не то пеший скороход, не то мальчик для битья.

– Ты его отмочаль. Пусть руку знает, – велел Юрка.

Мишка сел в седло, конь пошел под ним готовно, старательно.

– Не жалей, хуже будет! – орал Юрка.

– А, – Мишка махнул рукой и дал коню сухарь.

– Ну, мать твою, чудак, – покрутил головой Юрка. – Смотри, предупреждали.

Но Мишка, наверное, не мог побороть своего отношения к коню как к существу необыкновенному, высшему, свободолюбивому. А свободолюбия Атаману было не занимать, и теперь ехали обычно в ту сторону, куда больше хотелось Атаману, и с такой скоростью, какая ему представлялась предпочтительней.

Назавтра выехали навстречу монголам-пастухам – принимать свой гурт. При виде спускавшихся к ручью людей с уздечками в руках Атаман насторожился и принялся жрать траву со скоростью бензиновой сенокосилки. Мишка терпеливо стоял рядом.

– Живей! – одернул Третьяк.

– Дак… он голодный же, – пояснил Мишка.

Прочие захохотали. Конь стриг челюстями суетливо, как кролик, умудряясь при этом тяжко вздыхать.