Конь с золотым седлом

— Ну как, как? Пойдёшь по улице Тбилиси, увидит тебя дяденька из кино и подумает: «Вот славный мальчик, подходящая натура». И поведёт на студию, а там лампочкой засветит. Скажет: «Беги!» И ты побежишь. Потом скажет: «Ещё беги!» Потом ещё. Потом крикнет: «Падай!» Ты начнёшь ложиться. «Нет, — скажет дяденька. — Ты взаправду падай». И ты будешь так долго падать, что устанешь и взаправду упадёшь — и тут тебя снимут. И ещё могут тебя посадить на коня и заставят скакать…

— Не хочу я ихнего коня, — буркнул Бимурза.

— Почему? — развёл руками Абесалом. — Конь есть конь. Там кони, может, ещё лучше твоего.

Бимурза насупил брови при упоминании о коне.

— Нет лучше моего коня! — отрезал он. — Я уеду — кто будет кормить его и любить? И попробуйте поймайте его!

— Всей деревней вместе с археологами поймаем, и будет твой конь жить с другими конями. И когда ты вернёшься в селение — езди на нём сколько душе твоей угодно…

Бимурза замкнулся, глядел на нас исподлобья и ничего не говорил. Провожал он нас молча и отчуждённо. И я подумал: «Скроется Бимурза ночью. Обязательно скроется в горах». Я высказал эти соображения Абесалому. Тот подумал и предложил:

— Давай эту ночь проведём в мачуби мальчика.

— Давай! — охотно согласился я. — Поспим на сене. Хорошо спать на сене.

— Тогда вернёмся, а то он возьмёт да сейчас убежит.

— Бачо, Гиги, вы пойдёте?

— Пойдём, пойдём.

— Пусть и Табэк пойдёт, — попросили мы Хансава.

— Ладно, пусть идёт. Но Бимурзу не обижайте. Детская душа не терпит обид, может на всю жизнь раненой остаться.

Дверь в мачуби Бимурзы была не заперта. Он снова молча сидел у огня, потом резко повернулся, огрел нас сердитым взглядом и уставился на огонь.

— Вот, — заговорил Абесалом. — Пришли к тебе переночевать… Пустишь?

Бимурза ничего не ответил.

Мы сделали вид, что не заметили его недовольства.

— Очень обеспокоили Хансава, — поддержал я Абесалома, — уже сколько времени мы у него, подумали-подумали и решили остаться у тебя.

— Мы ужинали, и угощать нас не нужно, — продолжал Абесалом. — Было бы сено. А сена у тебя много, вот мы и приляжем.

— Ничего нет лучше, как спать на сене, — зевнул я и пошёл в угол мачуби, где лежал ворох сена. — Когда пойдёшь ловить коня, — добавил я, обращаясь к Бимурзе, — не забудь нас разбудить.

Мы легли. Но запах свежего сена и душный воздух мачуби не давали уснуть. В окна мачуби, похожие на амбразуры, некоторое время ещё видны были клочки облаков, потом показался полумесяц, но не видно было ледника, гор, башен — слишком узки окна мачуби Бимурзы.

Хозяин поднялся от огня, запер дверь и всё так же молча прилёг на сено.

Всё-таки я уснул. Разбудил меня какой-то шум. Я поднял голову, прислушался — вдали раздавалось ржание коня.

Абесалом уже был на ногах.

В проёме двери, чутко напружинившись, стоял Бимурза.

— Куда собрался? — спрашивал его Абесалом.

Бимурза всё так же напряжённо стоял в дверях и даже не повернул головы на голос Абесалома.

— Гостей оставляешь, а сам уходишь!

— А он куда-то идти должен? — спросил я Абесалома, будто не догадывался, что Бимурза хотел сбежать. — Стоп! Ты слышишь ржание коня, Абесалом?

— Слышу.

— Ну, значит, пойдём его ловить. Нельзя, чтобы конь оставался без хозяина.

— Почему он хотел уйти один? — ворчал Абесалом.

— Ну, почему, почему? Как ты не догадаешься? Бимурза — хозяин, уважительный хозяин, он не хотел беспокоить гостей.

— А-а, — протянул Абесалом. — А я подумал…

Бимурза будто и не слышал нашего разговора.

Мы не стали ждать его приглашения, быстро встали, взяли верёвки и вышли из мачуби.

Бимурза молча шагал впереди нас. Насупленные башни с тёмными амбразурами мрачно глядели нам вслед. Мы спустились к Ингури, перешли через мост и там, где дедушка Годжи потерял трубку, ступили к подножию крепости царицы Тамары. Мы постепенно обошли крепость и совсем близко услышали ржание коня, а затем и цокот копыт по камням.

Конь шёл навстречу и звал, звал кого-то, может, звал белогривую мать, а может, и своего молчаливого хозяина — Бимурзу Парджиани. Бимурза шагал уверенно по камням и ни разу не оглянулся, будто нас и не было тут вовсе. Мы поднялись очень высоко в горы. Голос коня был уже совсем рядом. Я шёпотом сказал мальчикам, чтобы они остались. Но ребята заупрямились:

— Нам очень хочется увидеть коня.

Скоро мы увидели коня. Около развалин одной из дальних башен крепости пружинисто ходил конь, бил копытами о камни так, что летели искры, и ржал, сотрясая горы и развалины крепости диким голосом. У него была белая, как ледник, грива до земли, и весь он был белоснежный, и под луною играли блики на нём.

Такого коня я никогда не видел.

И Абесалом тоже не видел.

А Гиги и Бачо и подавно не видели.

Даже Табэк остановился поражённый. Конь словно бы вышел из сказки.

Бимурза смело шёл к нему, а мы стояли, как заворожённые, держали в руках арканы и не могли двинуться с места.

— Бимурза! — тихо позвал мальчика Абесалом.

Бимурза, кажется, не слышал Абесалома, а шёл всё так же молча, не оглядываясь. Конь поднял голову и приветливо прошелестел губами.