Конь в пальто

– Погоди, – глаза у Лекаря подернулись мутью. Перестав бегать по сторонам, они остановились на беспомощной жертве, как примагниченные.

– Ты чего? – обеспокоился колобок. – В литургию впал?

Лекарь промолчал. Он видел перед собой не просто женское тело, он видел будущий труп, с которым можно было проделывать все что угодно и сколько угодно. Вот чего ему не хватало все это время, вот почему со шлюхами вечно получалось через пень-колоду. Ему нужна была полная власть над чужим телом. Неограниченная власть.

– Волоки ее на стол, – скомандовал Лекарь колобку, а сам хлебнул водки из горлышка и отправился на кухню за подходящим ножом. Спрятал его в рукав и отправился обратно. На ходу его слегка подбрасывало от избытка энергии, словно кто-то сверху за ниточки дергал. А вместо мыслей в лекарской голове остался сплошной звон.

– Так? – колобок ждал оценки своих стараний.

– Переверни вниз лицом. – Язык и губы подчинялись Лекарю с трудом, как будто он не двести граммов выпил, а целый литр. Но в остальном Лекарь оставался трезвым и очень подвижным. Позволив штанам упасть, он мысленно обратился к разложенному перед ним телу: «Только шевельнись, сука. Только попробуй испортить мне кайф».

Запястьем он все время ощущал рукоятку острого кухонного ножа. Взгляд его был сфокусирован на беззащитной женской шее.

11

Ленка так никогда и не узнала, насколько близка была к смерти в те несколько минут, когда пришла в себя и поняла, что туловище ее лежит на столе, ноги вялыми макаронинами свисают на пол, а между ними резвится кто-то из двоих ублюдков.

Парадоксально, но в этой унизительнейшей ситуации спасло ее не что иное, как преувеличенная гордость, не позволившая ей признать поражение. Ленка отсутствовала, словно не ее тискали и мяли снаружи, словно не ее терзали изнутри. Она молча плакала, но волосы скрывали ее лицо, а стоны не прорывались сквозь закушенные губы.

– Все? Я свободна? – как можно невозмутимее осведомилась она, дождавшись, когда позади поутихнет бурное сопение.

Не получив ответа, выпрямилась и обернулась. Конечно же, это расстарался длинный, решивший привести свою угрозу в исполнение. Лицо у него было пунцовым, но, разумеется, не от смущения, а от перевозбуждения. И дышал он странно: натужно цедил воздух через зубы, хотя кислорода ему явно не хватало. Пальцы его правой руки почти спрятались в рукаве, скрюченные, как у эпилептика.

– Как это свободна? – возмутился крепыш, подступая ближе. – Лекарь, чего она выступает? Дать ей в лобешник?

– Мне нужно в ванную, понимаешь? – пояснила Ленка, глядя не на наседающего крепыша, а на длинного парня, который выглядел уже не шебутным и подвижным, а заторможенным, сонным.

– На фига мне твоя гингемма! – упорствовал круглоголовый. – Я все равно не туда, куда он.

– Пусть идет, – бросил длинный через плечо, направляясь на кухню.

– А еще водки хочу! – нахально заявила Ленка, пряча за спину бутылку. – Для куража.

Парни возражать не стали, а только настойчиво порекомендовали не запираться в ванной и не торчать там больше пяти минут.

Ленке пяти минут хватило, потому что она не стала тратить время на бесполезные истерики или водные процедуры. Помимо горячей и холодной воды имелась в ванной комнате грамотно составленная аптечка – на память о несостоявшейся медицинской карьере. А в аптечке – упаковка барбамила. Всего 0,05 грамма этого эликсира, добавленного в спиртное, полностью исключает его постепенное усвоение организмом. Алкоголь мгновенно всасывается в кровь. Достаточно выпить бокал шампанского, сдобренный барбамилом, чтобы опьянеть до полной невменяемости на полные сутки. В остатки водки Ленка бросила сразу две таблетки. Парни здоровые, крепкие, должны переварить угощение. А помрут – туда им и дорога.

Как она и рассчитывала, они составили компанию хозяйке, которая вышла из ванной хмельная и готовая продолжать искупать вину своего мужа всеми доступными ей способами. Очень скоро оба валялись на полу, даже не успев расстегнуть штаны. Но и тогда Ленка не позволила себе плакать, а занялась еще одним неотложным занятием.

Грязное слово, которым ее обозвали впервые в жизни, до сих пор обжигало ее, липло банным листом. И пережитое унижение могло забыться не раньше, чем она вдолбит в тупые головы этих подонков, что их бранный эпитет применим исключительно к ним самим, похабным самцам с повадками гамадрилов.