Конан Дойль на стороне защиты

1. Не называл ли кто-либо из свидетелей, дававших показания о личности преступника, других лиц кроме Оскара Слейтера?

2. Знал ли об этом кто-либо в полиции? Если да, почему свидетельства не были представлены на суде?

3. Скрывался ли Слейтер от правосудия?

4. Имелась ли у полиции информация о том, что Слейтер назвал свое имя в гостинице «Норд-Вестерн», Ливерпуль, указав место предыдущего пребывания и упомянув тот факт, что отплывает на судне «Лузитания»?

5. Не ошиблась ли одна из свидетельниц при указании дня, в который, по ее словам, она находилась на Западной Принцевой улице?

Ободренный Тренч приготовился рассказать правду: он знал, что если хотя бы один пункт окажется в пользу Слейтера, то приговор могут отменить. И хотя показания Тренча будут прямыми и честными, на него и Кука обрушатся неприятности.

Слейтер, судя по всему, ничего не знал о попытках пересмотреть дело. Его стойкая решимость покориться судьбе, так трогательно обрисованная в письмах 1912–1913 годов, давно уже исчезла — об этом говорит возобновленный в 1914 году поток писем к тюремному начальству, явственно отдающих паранойей. Устрашающий меморандум, составленный питерхедским врачом в феврале 1914 года, предполагает, что в течение некоторого времени умственное состояние Слейтера уже было очевидным:

Упомянутый заключенный, по моему мнению, является душевнобольным. Я уже подозревал по разным поводам, что у него мания преследования и галлюцинации — как слуховые, так и вкусовые. В настоящее время он крайне возбужден и опасен. Он в высшей степени импульсивен и неспособен контролировать свои действия. Заключенный слышит голоса, чувствует запах применяемого к нему хлороформа; он также утверждает, будто я не даю ему никакого лечения и пытаюсь его убить, что является бредом. Ему небезопасно находиться на работах, и я обратился к начальнику тюрьмы с просьбой держать его в отдельной камере и под строгим присмотром.

Расследование по вопросу приговора Слейтеру должно было состояться в Глазго под руководством Джеймса Гарднера Миллара — юриста, занимающего в Ланаркшире пост шерифа графства. У сторонников Слейтера назначение вызвало обеспокоенность. «Шериф Гарднер Миллар — превосходный юрист, и в вопросах гражданского права я не знаю специалиста с более весомым мнением, — сообщал Кук в апреле 1914 года в письме к Конан Дойлю. — Однако у него нет никакого опыта в уголовных делах. Он в этом совершенный младенец, и главный его принцип — полиция не может ошибаться».

Беспокойство Кука мгновенно себя оправдало. Миллар объявил, что слушания будут проходить за закрытыми дверями, без доступа прессы и публики. Рассматриваться будут лишь факты, а не процесс ведения суда. Свидетелей не будут приводить к присяге, лишь попросят их говорить правду. Эти условия, как с горечью Кук писал Конан Дойлю, «говорят мне, что слушания в большей или меньшей степени будут фарсом».

Из тех данных, которые Тренч планировал огласить, наиболее взрывоопасными были секретные документы, которые он скопировал из полицейского архива, в них содержались показания Маргарет Биррел, данные ею вскоре после убийства. В этих показаниях Биррел рассказывала о визите Ламби и о том, как она назвала злоумышленником другого человека, не Слейтера. Для защиты этого человека, которому не предъявили обвинений, в последующих полицейских копиях этого документа указывался лишь псевдоним — инициалы А. Б.