Конан Дойль на стороне защиты

Суд над Куком и Тренчем открылся в августе 1915 года. К счастью, судья счел дело почти анекдотичным и велел присяжным вынести оправдательный вердикт. Присяжные повиновались, вердикт был единогласным. Тренч с честью прошел Первую мировую войну и был уволен из армии в октябре 1918 года. Им с Куком не суждено было дожить до старости: Тренч умер в 1919 году 50-летним, Кук умер в 1921 году в возрасте 49 лет.

В следующий раз Конан Дойль займется делом Слейтера через десять с лишним лет после слушаний. Он писал:

Я устал от дела, ибо потратил на него не один месяц, однако я чувствовал, что противостою кругу юристов, которые не могут выдать полицию, не выдав при этом самих себя. Несомненно, что мистер Юр в своей прокурорской речи зашел слишком далеко и что при справедливом рассмотрении дела это должно быть признано.

Нам нужно полное и бесстрастное расследование. Когда оно произойдет — если когда-либо произойдет, — будет большой скандал.

Оскар Слейтер ничего не знал о существовании мисс Гилкрист, против него нет никаких приличных улик. Кто совершил преступление — вопрос опасный. В любом случае Слейтер его не совершал.

К 1924 году, когда Конан Дойль опубликовал первое издание автобиографии, включавшей краткое изложение дела Слейтера, большинство руководящих лиц, участвовавших в суде и в тайных слушаниях, были уже мертвы. «Любопытно, что сейчас, когда я это пишу, судья Гатри, Кук, Тренч, Миллар и другие уже умерли, — сказал Конан Дойль. — Однако Слейтер еще жив и находится в Питерхеде».

Глава 17. Не исключая каннибалов

Годы Первой мировой войны были для Слейтера ужасны. Однажды тюремщики, под влиянием захлестнувших Великобританию антигерманских настроений, привязали его к столбу — то ли за разговоры, то ли за невыполнение рабочей нормы в карьере — и оставили под солнцем на два часа. Это происшествие, о котором Слейтер рассказал в 1925 году, не было параноидальным бредом: оно также описано в газетной статье Уильяма Гордона о тюремной жизни Слейтера — статья была опубликована после освобождения Гордона в 1925 году. «Общеизвестно, что на разговоры и прочие мелкие нарушения тюремного распорядка надсмотрщики смотрят сквозь пальцы, — пишет Гордон. — Но доносов — и наказаний — Слейтеру доставалось больше, чем другим».

Во время войны также прекратился ободряющий поток писем из Бейтена. Архив семейной переписки, изобилующий письмами в обе стороны, с лета 1914 года до весны 1919-го совершенно пуст. «Дорогие родители, — напишет Слейтер в 1919 году, — ваше последнее письмо, дорогие мои, я получил 8 / 8 / 1914, пять лет назад». Он продолжает:

После подписания мира я надеялся сразу получить вести от вас — нынешние мои чувства известны лишь Богу… Во время войны я не мог получать письма. Я нарочно себя взбадривал, но теперь это трудно. Война окончена, для меня вновь стали доступны пути и способы получения писем, и прежнее отсутствие вестей от вас, мои дорогие, для меня очень нерадостно. Неопределенность начинает на мне сказываться… Вы, мои драгоценные родители, стары, я тоже старею и теряю здоровье. Для всех нас один путь, и я от всего сердца прошу вас поскорее написать мне все в подробностях — я готов ко всему.

В апреле 1919 года Слейтер получил первую послевоенную весточку — письмо от сестры Мальхен. Впервые за все время письмо от семьи было написано не родителями. «Мне не нужно больше от тебя скрывать, дорогой Оскар, что матушка была очень больна и Бог явил особую милость, вернув ее нам, — писала Мальхен. — Мы все радуемся признакам жизни от тебя. Я вновь тебе напишу, когда мне будет позволено. Я навещаю родителей почти каждую неделю».