Конан и алтарь победы

На ледяном полу возилась, взбрыкивала и издавала невнятные хрипы какая-то бесформенная куча.

— Конан, черт, чего стоишь?! — раздался откуда-то изнутри кучи сдавленный голос Омигуса.— Помоги — толстый взбесился!..

Только сейчас северянин разглядел, что происходит в пещере.

Луара лежала на спине, беспомощно отмахиваясь кулачками от работорговца, навалившегося на нее всей тушей а жирными пальцами тянувшегося к ее шее. Омигус изо всех сил пытался оттащить его, а Ки-шон, ухватив обезумевшего пленника за запястья, не давала ему вцепиться в горло девушке. На губах толстяка пенилась слюна, остекленевшие глаза бессмысленно вытаращились…

Шепотом выругавшись, киммериец подскочил к ним и опустил рукоять кинжала на затылок бывшего работорговца. Тот обмяк и повалился набок.

— Как ты? В порядке? — подскочил Конан к Луаре.

Девушка села, кашлянула, растирая горло, и слабо кивнула.

Конан повернулся к Омигусу:

— Что тут у вас стряслось?

Цирковой маг сбивчиво рассказал о случившемся.

* * *

Луара очнулась первой. Выбравшись из чрева мертвого животного, она брезгливо поморщилась и, с трудом сдерживая позывы к рвоте, стала счищать с себя засохшую кровь. Немного погодя проснулись Ки-шон и Омигус, всю ночь сладко дремавшие на плече друг у друга под защитой волшебного купола Ловара, а в брюхе другого коня заворочался Толстяк. Простонав что-то нечленораздельное, он на миг затих, а потом вдруг завизжал — страшно, надрывно, как будто сотни демонов тащили его в самое сердце Ада. Да и было отчего завизжать: прийти в себя и обнаружить, что ты с головой погружен в остывшие внутренности какого-то зверя,— тут и более мужественный человек может сойти с ума. Как бы то ни было, бывший работорговец, не переставая истошно кричать, с удивительной для своей комплекции скоростью, пятясь, выполз из распоротого лошадиного живота и в ужасе огляделся. Луара шагнула к нему, намереваясь успокоить и объяснить, как несчастный оказался в столь кошмарном месте, но она совершенно не учла, что сама выглядит ничуть не лучше адских демонов: заскорузлая одежда в багровых пятнах, лицо перепачкано запекшейся кровью, в слипшихся волосах ошметки каких-то низких волокон… Увидев надвигающегося на него монстра, работорговец впал в еще большее неистовство, затмившее даже инстинкт самосохранения, и с ревом набросился на мерзкое чудовище…

* * *

Спустя полчаса Толстяк пришел в себя. Поначалу он не понимал, кто он и где оказался, но память вскоре вернулась к нему — в глазах его зажегся огонек безумия, рот распахнулся, грозя опять извергнуть оглушительный вопль, однако спутники Конана, уже умывшиеся снегом, почистившие одежду и приведшие себя и работорговца в более-менее нормальный вид, были рядом: они удержали его на холодном полу пещеры, а киммериец быстро проговорил:

— Все в порядке, дружок, все в порядке. Это был просто кошмарный сон. Теперь ты очнулся, мы рядом, снова светит солнце…

— Ох, это наказание за мои грехи,— простонал бедняга, тщетно пытаясь высвободиться из объятий северянина.— Я видел демонов… Они хотели затащить меня в Ад… Я до сих пор чую их отвратительный запах — запах крови… Отпустите меня, пожалуйста, отпустите меня домой… Или убейте… Только не надо больше… Не надо…

Постепенно он успокоился, убежденный товарищами, что кошмар ему только привиделся. С помощью Конана, который всячески старался загородить от пленника распотрошенные трупы лошадей, уже покрытые толстым слоем инея, Толстяк выбрался на солнечный свет и с удивлением оглядел горные вершины.

На площадке перед обрывом путники развели костер и плотно закусили. Ураган унес два спальных мешка, одеяло и, что самое неприятное, один из пакетов с вяленым мясом. Оставшейся еды должно было хватить от силы на три дня, во голод оказался сильнее разума, подсказывавшего, что продукты нужно экономить. Еще раз уверив себя, что давешний буран и есть тот самый «живой мороз», о котором предупреждала принцесса Ливия, киммериец разрешил друзьям допить остатки крепкой браги торговцев.

Последствия ночной бури оказались не столь плачевными, как опасался Конан. Хотя холод ощутимо подорвал силы путешественников, однако ни признаков простуды, ни отмороженных конечностей, ни зловещих белых пятен на коже, свидетельствующих о том, что стужа уже проникла в плоть, ни у кого не обнаружилось, а травяной настой и особая мазь, выменянные у тех же хитрых торговцев, позволили быстро забыть о том, что совсем недавно им грозила участь замерзнуть насмерть среди снегов и равнодушных горных вершин.

Киммериец с облегчением вздохнул, однако на душе у него было тревожно: он так и не мог толком объяснить, почему они невредимыми вышли из схватки со стихией, а все непонятное его пугало. Впрочем, более всего Конана сейчас беспокоило не физическое здоровье спутников, а их моральный дух. Он искоса наблюдал за друзьями.