Конан и честь империи

– Как удивительно ты выражаешь свое согласие, Рени. Слова прямо пышут праведным возмущением, но глаза тебя выдают. Так и кричат: «Согласна! Только спаси его!» Ну что ж, я нынче щедр. Добавь еще немного возвращенного могущества лично для тебя – и можем заключать договор. В ловле диких зверей я тебе не помощник, сама управишься. Мысль о побеге кажется мне весьма привлекательной, над ней стоит поразмыслить. Что касается возвращения моего талисмана и секретов Школы, то я сомневаюсь, чтобы ты или Озимандия рискнули совершить столь широкий жест. Но любопытство, дорогая Ренисенб, любопытство! Оно жжет меня изнутри, будто каленым железом. Мне не нужно многого, – Крэган наклонился поближе к стигийке и продолжал заговорщицким шепотом. – Эта чужая магия над Вольфгардом. Я ее чувствую, и ты тоже. Она похожа на нашу, верно. Ты даже перепутала ее поначалу с магией Белой Руки, а скудоумный Эгарнейд помог тебе утвердиться в своем заблуждении. Но наша магия берет начало в темном знании кхарийцев, а это – иное, более древнее… Озимандия наверняка знает, и он сказал тебе, а меня выставили за дверь, как нашкодившего щенка. Скажи мне причину безумия оборотней, Рени! Хотя бы намекни! Согласись, пара слов – невысокая цена за спасение человеческой жизни. И тогда я помогу твоему приятелю избежать Серых Равнин. Это не так уж сложно, если знаешь как…

– Озимандия считает, будто живущие в Пограничье дети Карающей Длани оказались под властью проклятия Исенны, – не очень охотно приоткрыла уголок завесы волшебница, рассудив, что плодить лишние тайны ни к чему. Крэган достаточно умен, чтобы догадаться обо всем самому.

Услышав имя древнего полководца альбов, маг вздрогнул и непроизвольно скрестил пальцы в оберегающем жесте.

– Проклятие Безумца? Красная Жажда? – гипербореец выглядел искренне пораженным. – Но ведь такого не может быть… Это значит, что Рабиры… Клянусь плетью Нергала! В таком свете и поспешный уход двергов под землю, и требование оборотней выдать им дочь Аквилонца становится ясным как день! Очень интересно, Рени, очень, я даже представить не мог… И как же вы намереваетесь бороться с этой напастью? Впрочем, это уже другой вопрос, на который ты вольна не отвечать. Ну, уговор есть уговор.

Колдун быстрым и очень цепким движением сгреб отшатнувшуюся стигийку за плечо и дернул к себе. Скосив глаза, Ренисенб увидела лежащую на шерстяной ткани ладонь с высохшим и омертвелым указательным пальцем, чья длина превышала обычную по крайней мере в полтора раза. Палец слегка подергивался, напоминая огромное (и наверняка смертельно ядовитое) насекомое вроде кешанской болотной многоножки.

– Я ничего не обещаю, – почти прошипел Крэган. – Но лучше бы тебе немедленно спуститься в подвалы и разыскать останки ширрифа. Пусть его отнесут в какое-нибудь холодное помещение. Проследи, чтобы над ним не вздумали читать каких-либо молитв и больше ни о чем не спрашивай.

– Пусти меня, пусти! – магичка вырвалась, оставив трофей – свою шаль, и, спотыкаясь, выбежала в коридор. Вслед ей пролетел ехидный смешок.

Оставшись в одиночестве, гипербореец подумал: если бы право решать принадлежало ему, не стал бы задумываться и колебаться. Враги и союзники частенько уподобляли его действия поступкам ребенка, отрывающего крылышки мухам, дабы посмотреть, выживет ли насекомое.

Крэган охотно соглашался: порой стремление узнать как можно больше перевешивает все доводы разума. Именно любознательность втянула его сперва в безнадежные попытки овладеть разумом Карающей Длани, затем – в авантюру Последнего Прощания, а теперь угрожала возможностью запросто погибнуть в Вольфгардской Цитадели.

Глава шестая Игрища хитрости

Вечер 2 дня Второй летней луны.

Возможно, скогры и не отличались большим умом, когда от них требовали единства в действиях или самостоятельных поступков. Однако что касается распознавания малейших оттенков настроения собратьев, тут они почти никогда не ошибались.

Только на полпути из Цитадели Рэф сообразил, что не дает ему покоя – тишина вокруг. Звери следовали за ним в почтительном отдалении, не решаясь затевать обычные свары или наскоро обшарить приглянувшийся дом в поисках спрятавшихся горожан. Поджатые хвосты, полусогнутые лапы и настороженные уши доказывали как готовность скогров в любой миг кинуться туда, куда укажет Вожак, так и тщательно скрываемое желание удрать и спрятаться. Оборотни пребывали в растерянности – состоянии, несвойственном дикими животным и более подходящим для людей. Они не могли уразуметь, почему им не разрешили ворваться в крепость – ведь минувшей ночью они почти добились победы.