Конан и грот Дайомы

Прекрасный план, решила Дайома. Она зачарует кинжал своего возлюбленного, а в наголовный обруч вселит разум шелудивого шакала, наемного убийцы, коим побрезговал бы даже Нергал. И добавит кое-что еще! Скажем, все нужные заклятья, чтобы проклятый маг не превратил ее киммерийца в шерстистого медведя или злобного кабана... Обруч же лучше сделать простым и незаметным - из темного железа, без всяких украшений и тайных надписей, дабы никто не польстился на него и не украл во время странствий ее посланца. Люди так жадны!

И весьма опасны, подумала она. Киммерийцу предстоит долгий путь, и Может случиться всякое - сражение, погоня или плен, рана или увечье. Ее возлюбленный так безрассуден, так отчаянно смел! А потому надо дать ему спутника и стража, могучего и неуязвимого, как гранитная скала, и такого же верного и надежного. Он защитит возлюбленного от всякой беды... Да, защитит, охранит, а заодно и присмотрит, чтобы возлюбленный возвратился на Остров Снов...

Не то чтобы она ему не доверяла, но в важных делах лучше полагаться не на данную клятву, а на принуждение, не на слова, а на силу. Что, если Конан, убив стигийца, не захочет сдержать обещание и вернуться к ней? Тогда страж ему напомнит...

Итак, зачарованный кинжал, обруч и надежный спутник - вот три детали ее плана, очень существенные, но не самые важные. Самым важным являлось создание иллюзии - такой иллюзии, чтобы Конан, выполнив уговор, не догадался об этом и счел, что его постигла неудача. Этот ловкий трюк Дайома обдумывала тщательнейшим образом и наконец решила, что главную роль в нем будет играть кинжал. Стигийский нож, на который она наложит чары!

Таким клинком можно поразить и обычного человека, и мага, и могущественного духа... Точнее говоря, множество людей или одного из древних демонов - ибо в тот миг, когда демон умрет, оружие рассыпется ржавым прахом. Конечно, если в формуле заклятья будет предусмотрено подобное условие...

Почему бы его не предусмотреть? - с улыбкой подумала Дайома. Она сделает это и скажет возлюбленному, что кинжал должен сломаться после гибели колдуна... а коли клинок не сломается, значит, погиб не колдун... Но сколько бы ее киммериец не рыскал по замку покойного Гор-Небсехта, другого чародея ему не найти. Маг будет мертв, а нож - цел! И Конан вернется к ней, выполняя условия сделки! А не захочет, так верный страж заставит его!

Она не беспокоилась о том, что приневоливает киммерийца остаться с ней, навязывает и свое богатство, и свое тело, и свою любовь. Люди меняются; и особенно легко они привыкают к благополучию и покою, к безопасности и тишине. А мир иллюзий, который сна могла создать, удовлетворил бы тягу к приключениям и жажду славы... Да, любой человек почувствовал бы себя счастливым - было бы только время, чтобы привыкнуть к существованию без риска, тревог и забот, оценить томную негу Острова Снов и любовь его Владычицы. Любой человек принял бы эти блага - и Конан, как полагала Дайома, тоже не отвернется от них. Не отвернется, если пробудет с ней не месяц, а год, или два, или три...

Снова улыбнувшись, она дважды коснулась лунным камнем висков возлюбленного, посылая ему сновидения, полные славных побед и великих деяний.

* * *

Конан спал и видел сны.

Яркие многоцветные видения плыли под сомкнутыми веками, мерцали, переливались, сменяли друг друга, неслись нескончаемой чередой, пестрой и яркой, как лента семи цветов радуги. Эти фантомы и миражи почти не отличались от реальности, обладали запахом и вкусом, ибо Конан был близок к источнику, порождавшему их - к лунному камню Владычицы Снов. Он глядел, слушал и обонял - и, пока не наступало утро, не мог вырваться из сладкого плена иллюзий.

Видел он залитые кровью стены Венариума, озаренные огнем каменные башни, лица аквилонских солдат под низко приспущенными забралами и темную яростную толпу киммерийцев, штурмующих цитадель. Он тоже был среди них, но ощущал себя не простым воином, не юношей, идущим в свой первый бой, а полководцем. Великим вождем, который вел своих сородичей к воротам аквилонской крепости.

Видел он бесчисленные стычки, то с асами, то с гиперборейцами, то с ванирами, туранцами или стигийцами. В снах его мелкие схватки перерастали в кровопролитные сражения, в битвы, где дрались мириады бойцов, где конные пытались растоптать пеших, а пешие оборонялись от всадников, перегородив поле стеной окованных бронзой щитов. Грохоча, летели в бой колесницы, тучи стрел затмевали солнце, сверкали клинки и острия пик, но он оставался невредим; он направлял вперед легионы, армии повиновались его воле, рушились городские стены, разбитые таранами, орды завоевателей врывались на тесные улицы, крушили дворцы и храмы. Он вел их к победе, неуязвимый и сильный, как бог; временами в руках его блистала Небесная Секира, временами - иное магическое оружие, достойное великого воителя.