Конан и Зерцало колдуна

— Очень на то надеюсь. — в буквальном смысле этого слова, расцвёл дородный хозяин таверны с округлым мало чем примечательным лицом и необычайно живыми и подвижными глазами, успевшими не раз обежать и вдоль и поперёк измерить каждого из стоявших в стороне спутников стихийного бедствия по имени Конан.

Не смотря на столь ранний час, в таверне царило некоторое оживление, и было не ясно, проснулись ли её немногочисленные обитатели совсем недавно или же продолжали гулять всю ночь напролёт. За столом напротив входа устроилась весёлая компания из четырёх наёмников, которые без устали разливали вино и под громкие тосты в прославлении богов и царей, опрокидывали одну кружку за другой. Оживились и скучавшие у барной стойки продажные девки, начав перешептываться и бросать откровенные взгляды в сторону входящих гостей. В тёмном углу притаился вор, терпеливо поджидавший очередную сваленную выпивкой жертву. Парочка сонных крестьян лениво переговаривалась у дальней стены, да пьяный солдат, нырнувший лицом в блюдо из тушеных овощей, издавал не самые приятные ушам звуки. Такова была обстановка, мгновенно оцененная Конаном при входе.

Пятеро путешественников в черном уселись за свободный стол в левом углу от входа с тем расчетом, чтобы спины, по крайней мере, двоих из них были прикрыты стеной, а тыл третьего выступом камина.

— Вина! — потребовал Конан. — И мяса!

— Я голоден, устал и очень хочу пить! — произнёс свою коронную фразу Катамаи Рей.

Не говоря ни слова, хозяин поклонился и поспешил исполнять волю гостей. Тут же появилась служанка с огромным кувшином вина, а поднос с зажаренным на вертеле бараньим окороком принёс хозяин самолично, спустя мгновение на стол поставили кружки, а рядом с подносом положили широкий кухонный нож.

Одним залпом варвар осушил кружку вина и, отрезав внушительный шмоток жаркого, откинулся назад, облокотившись о стену таверны. Вцепившись в мясо зубами, подобно голодному людоеду, варвар немедленно приступил к трапезе, не дожидаясь остальных. На мимолётный взгляд Капны он ответил просто и понятно, попытавшись с набитым ртом выговорить хоть что-нибудь членораздельное:

— Здесь тебе не Тарантия — мясо едят руками.

— Смотри не подавись. — ответила Капна и, морщась от дешевого кислого вина, которого сделала всего один глоток, отрезала себе небольшой и аккуратный кусочек мяса; вино ей не понравилось и она отставила кружку, в то время как варвар вливал в себя уже третью подряд.

Конан рассмеялся при виде не слишком удачных попытках товарки вести себя пристойно за столом, в условиях опять-таки не слишком позволяющих сделать оное.

— Приятного аппетита, господа. — засуетился Минхос, слащаво улыбаясь и, заметив, вдруг, что Акула не притронулся к вину, живо поинтересовался:

— А вы, что пожелаете, мой господин?

— Кефира или молока. — спокойно произнёс рослый воин.

И тут таверну потряс взрыв громогласного хохота.

— Я не ослышался, парни, или тут где-то девка затесалась?! — пьяным басом заголосил один из наёмников.

— Молока ей подайте! — заржал другой, подзадоривая остальных. — А мамкиной титьки не желаете?!

— Молокосос! Птенец желторотый! — несло нескрываемым презрением от пьяной компании напротив.

— Сейчас кто-то нарвётся. — предупредила Капна.

— О! И в правду, баба! — пуще прежнего расхохотались наёмники. — Закрой пасть, метёлка, когда мужчины разговаривают!

— Да, какие там мужчины, ты глянь только — падаль одна. — едва ли отчётливо произнёс третий гуляка, язык которого уже начал заплетаться.

Лицо хозяина окаменело — непременно быть беде. Погрома не избежать.

Акула коротко переглянулся с Конаном и под одобрительный кивок вышел из-за стола. Распрямив плечи, он, не спеша, направился в сторону притихшей, вдруг, весёлой компании. Никто и ахнуть не успел, как один из наёмников, тот, что был заводилой, повис в воздухе, хрипя и содрогаясь. Его горло железной хваткой сдавили пальцы, вытянутой вперёд руки Акулы, а сквозь ледяные опасно поблёскивающие глаза смотрела сама бездна. Лица остальных наёмников побелели и застыли подобно изваяниям из мрамора, заворожено созерцая исполинскую мощь титана, ожившего из сказаний и легенд минувших эпох.

Когда судороги поутихли, а зрачки заводилы закатились за веки, Акула, словно тряпку, отшвырнул тело прочь и, наклонившись над сжавшимися в комок и быстро протрезвевшими гуляками, спокойно произнёс:

— Пошли прочь, псы.

Отважные парни, наконец-таки, придя в себя, выползли из-за стола и, опасливо поглядывая на ожившую легенду, попятились назад. Стоило им оказаться на расстоянии всего нескольких шагов от исполина, как они бросились наутек, едва протиснувшись втроём в дверях таверны. Акула подошел к отброшенному им наёмнику и, заметив вялые признаки жизни, также как и в прошлый раз, бесцветно произнёс:

— Будет жить.

— Я убивал и за меньшее. — пожал плечами Конан, дивясь «милосердию», временами проявляемому своими спутниками.

— Убийство — это слишком просто. — ответил Акула, возвращаясь за стол. — Страх превращает героя в труса, быть униженным для мужчины страшнее смерти.