КОНАН. Кровавый венец

Если в рассказе порой и чувствуется присущая Манди склонность к мистицизму, у Говарда он воспринимается совершенно иначе. Собственно, техасцу вряд ли требовалось обращаться к Манди за вдохновением для мистицизма — он буквально купался в нем многие годы. Более того, если убрать восточный колорит рассказа, повествование странным образом соприкасается со многими моментами в истории семьи самого Говарда. Его отец, доктор Айзек М. Говард, всю жизнь интересовался мистикой, йогой и гипнозом. Он регулярно практиковал гипноз на своих пациентах, иногда в присутствии юного Роберта, и снабдил примечаниями свои экземпляры «Индусской науки дыхания» и «Четырнадцати уроков философии йоги» Йога Рамачараки. Если Говарду нужны были документы по восточному мистицизму, ему незачем было перечитывать Манди, поскольку у него имелся намного более серьезный источник информации в собственном доме. Начальная сцена — в которой описывается смерть брата Жасмины у нее на руках — является еще одним поразительным автобиографическим примером. В литературной плоскости она побуждает к сравнению с несколькими другими рассказами, в особенности с «Погибелью Дэймода», в котором героя сверх всякой меры потрясает смерть его сестры-близнеца. В произведениях Говарда братья и сестры часто разлучаются, и обычно при трагических обстоятельствах. Причиной подобной навязчивой идеи вполне может быть упоминаемый (хотя и недокументированный) выкидыш у матери Говарда в 1908 году, когда Роберту было два года. Это побуждает нас провести параллель между Жасминой и Говардом, которые оба пережили потерю брата. Однако, как это обычно бывает в произведениях Говарда, эти биографические элементы вскоре размываются и теряются в истории, которую техасец должен был рассказать, чтобы продать ее Фэрнсуорту Райту. «Люди Черного Круга» — особенно удачный рассказ о Конане во всех отношениях. Ему не чужд эскапизм, и он намного опережает стандартные дешевые сюжеты, отличаясь всесторонней глубиной, что ставит его среди трех или четырех лучших рассказов о Конане, написанных Говардом на тот момент.

На Фэрнсуорта Райта он, судя по всему, произвел неплохое впечатление, поскольку первая его часть была опубликована меньше чем через пять месяцев после того, как рассказ был принят. Однако куда меньше ему нравилась все возрастающая фамильярность, которую Говард допускал в диалогах, и откровенность некоторых ситуаций, из-за чего ему несколько раз приходилось серьезно смягчать ругательства Конана и сексуальные намеки.

В начале января 1934 года, когда Говард писал «Людей Черного Круга», он наконец получил известие о сборнике рассказов, которые отправил Денису Арчеру в Англию в июне прошлого года. Ответ не был положительным. Хотя редактор и счел рассказы «чрезвычайно интересными», этого было недостаточно: «Сложность с книжной публикацией состоит в том, что сейчас слишком сильно предубеждение к сборникам рассказов, и я с большой неохотой вынужден вернуть рассказы вам. Однако, как только у вас появится возможность написать полноразмерную повесть в 70-75 тысяч слов в духе этих рассказов, моя родственная компания, «Поулинг и Несс Лтд.», которая имеет дело с библиотеками и в состоянии продать первый тираж в 5000 экземпляров, будет рада ее опубликовать».

За исключением отчасти биографической «Высокие дубы и песчаные холмы» (1928), Говард никогда не писал больших повестей, хотя продемонстрировал свои способности новеллой «Люди Черного Круга», которая в окончательном варианте имеет объем в 31 тысячу слов. Многие другие писатели сдались бы, столкнувшись с издателем, которому потребовалось полгода на то, чтобы дать отрицательный ответ, отклонив сборник рассказов, которые он сам в первую очередь просил. Однако позже в том же месяце Говард писал Огасту Дерлету: «Английская фирма, продержав несколько месяцев мои рассказы, наконец вернула их обратно, сказав, что против сборников сейчас существует предубеждение — я имею в виду сборники рассказов,— и предложила мне написать для них повесть. Но я не испытываю на этот счет особого энтузиазма, поскольку я слишком разочарован. Конечно, попробую сделать, что смогу».

Говард, вероятно, начал работать над повестью в феврале 1934 года, но ему пришлось оставить ее несколько недель спустя.