– Конан! – прошептал он потрясенно. – О Митра! Это же Конан! Амра…
– А то кто же еще? – Конан расстегнул плащ и вместе с латными рукавицами бросил его на стол. – Слушай, – продолжал он нетерпеливо, – у тебя уже и стакана вина для меня не найдется, промочить глотку с дороги?
– Д‑да, конечно, вина… – завороженно повторил Публио.
Привычно потянулся к гонгу, но тут же отдернул руку, точно обжегшись, и содрогнулся. Конан наблюдал за ним с угрюмой насмешкой в глазах. Суетливо вскочив, купец бросился запирать дверь и при этом перво‑наперво выглянул в коридор – не болтаются ли поблизости какие-нибудь рабы. Вернувшись, он принес золотой кувшин с вином и хотел было наполнить узкий бокал, но Конан отобрал у него кувшин, поднес двумя руками ко рту и долго с наслаждением пил.
– И в самом деле, Конан, – пробормотал Публио. – Уж не сошел ли ты с ума?
– Клянусь Кромом, Публио, – сказал Конан, отрываясь от кувшина, но не выпуская его из рук, – ты живешь теперь совсем не так, как в прежние времена. Да, нужно быть аргосским купцом, чтобы обрасти такой роскошью, начав с крохотной портовой лавчонки, провонявшей тухлой рыбой и дешевым вином.
– Те времена давно миновали. – Публио кутался в свои шелка, силясь унять невольную дрожь. – Я отбросил прошлое, точно изношенный плащ.
– Что ж, – сказал Конан, – я не старый плащ, и от меня тебе не отделаться. Мне, правду сказать, нужно немногое, но уж будь добр, расстарайся. Да смотри, не вздумай отказывать. Слишком много дел мы вели с тобой в прежние дни. Думаешь, я совсем уж дурак и не понимаю, что этот особняк выстроен моим потом и кровью? Сколько грузов с моих кораблей прошло через твои руки?
– В Мессантии нет купца, который время от времени не имел бы дела с морскими бродягами… – трясущимися губами выговорил Публио.
– Но не с черными корсарами! – неумолимо ответствовал Конан.
– Ради Митры, тише! – вырвалось у Публио.
На лбу торговца выступил пот, пальцы нервно дергали золотую кайму одеяний.
– Я, собственно, хотел всего лишь освежить твою память, – сказал Конан. – Да не трясись ты так! Помнится, ты умел рисковать, когда содержал лавчонку и пытался выжить и разбогатеть. И дружил, как рука с перчаткой, со всеми пиратами и контрабандистами от Мессантии до Барахских островов! Или разбогател и вовсе хватку утратил?
– Я стал почтенным человеком… – начал было Публио.
– То есть попросту очень богатым, – фыркнул Конан. – А все почему? Почему ты так быстро разбогател? Не приходилось ли тебе торговать слоновой костью и перьями страуса, медью и кожами, жемчугом, чеканным золотом и еще всякой всячиной из страны Куш? И где, позволь спросить, ты скупал все это по дешевке, когда другие купцы за то же самое таскали стигийцам серебро мешками? Напомнить? Ты покупал у меня. И гораздо дешевле, чем следовало. А я брал свои товары у племен Черного Берега, я грабил стигийские корабли – я и мои черные корсары!
– Ради Митры, довольно! – взмолился Публио. – Я ничего не забыл. Скажи лучше, что ты здесь делаешь? Я – единственный на весь Аргос, кто знает о короле Аквилонии, некогда промышлявшем пиратством. Потом до нас дошли вести о завоевании Аквилонии и гибели короля…
– Если верить слухам, враги уже сотню раз меня убивали, – проворчал Конан. – Однако вот он я, сижу живехонек и лакаю аргосское вино.
Кувшин вновь оказался у его губ. Почти опустошив его, Конан сказал:
– Я уже говорил, я не потребую от тебя слишком многого, Публио. Мне известно, что ты знаешь обо всем, происходящем в Мессантии. Так вот, я хочу выведать, нет ли в городе зингарца по имени Белосо, или как еще там он себя теперь называет. Он высокий, тощий и смуглый, как все его племя. Вероятно также, он хочет продать некий редкостный камень.
Публио покачал головой:
– Не видал такого и даже не слышал. Но через Мессантию проходят тысячи людей, и, если он здесь, мои люди скоро его обнаружат.
– Отлично. Вот и пошли их, пускай ищут. А пока пусть твои слуги позаботятся о моем коне да принесут мне поесть сюда, в эту комнату.
Публио многословно обещал тотчас все исполнить. Конан допил вино, небрежно отбросил кувшин в угол и подошел к ближайшему окну, невольно расправляя грудь навстречу соленому ветру. Внизу расстилался лабиринт припортовых улочек. Конан оценивающе оглядел корабли, стоящие в гавани. Потом откинул голову, и взгляд его устремился прочь от берега, в синюю даль, где сходились море и небо. Его память уже летела за горизонт, к золотым морям юга, к пламенеющему солнцу, под которым не существовало законов. Случайный запах пряности будил воспоминания о чужих берегах, где росли мангры и гремели барабаны… о кораблях, сцепившихся абордажными крючьями… палубы в крови, дым и пламя, крики дерущихся…
Задумавшись, он даже не обернулся, когда Публио потихоньку вышел из комнаты.
Подобрав шелковые одежды, купец почти бегом поспешил по коридору и наконец вошел в комнату, где склонился над пергаментом высокий худой человек со шрамом на виске. Было, однако, в этом человеке нечто столь мирному занятию не соответствующее.
– Конан вернулся! – без всяких предисловий выдохнул Публио.